Врата рая - [29]

— Я не хочу останавливать вас, Тони, но у меня столько вопросов, на которые я должна получить ответы. Долгое время я пыталась заставить маму рассказать о днях, проведенных ею в Фарти, о причинах ее окончательного отъезда оттуда, но она всякий раз лишь обещала выбрать время и подробно поведать мне обо всем. Совсем недавно, вскоре после моего восемнадцатилетия, она снова повторила это свое обещание. А теперь… — Я остановилась, тяжело вздохнув. — Теперь она не сможет его выполнить никогда.

— Но это сделаю я, Энни, — быстро сказал Тони. — Я расскажу тебе все, что ты хотела бы знать. Пожалуйста, доверься и поверь мне. — Он улыбнулся и присел рядом. — Фактически это будет своего рода облегчением для меня, когда ты выслушаешь мой рассказ и вынесешь свой приговор.

Я посмотрела изучающим взглядом на его лицо. Был ли Тони искренен? Сделает ли он то, что обещает, или же говорит все это только для того, чтобы понравиться и получить мое доверие?

— Я пытался найти пути к примирению всеми известными мне способами, — продолжал он. — Ты получала мои подарки, которые, надеюсь, твоя мать разрешала оставлять у себя?

— О да. Я сохранила их все… все эти красивые и удивительные куклы.

— Это хорошо. — Его глаза стали ярче и сам он весь даже помолодел. В лице Тони было что-то напоминавшее мне лицо мамы… Может быть, эти искорки в глазах, передающие смену мыслей и настроений? — Куда бы мне ни приходилось поехать, — продолжал он, — я старался найти какой-нибудь особенный для тебя подарок. Мне хотелось, чтобы ты имела настоящие художественные произведения, эти куклы таковыми и являются. Я уже не помню, как много я их тебе послал, но готов спорить: теперь они составляют настоящую коллекцию, не так ли?

— Да. Они занимают целую стену в моей комнате. Папа всегда говорит, что я, очевидно, должна буду открыть специальный магазин. Каждый раз, когда он входит в комнату, он… — Я остановилась, вспомнив, что теперь папа никогда не войдет в мою комнату и никогда больше не произнесет этих слов.

— Бедная Энни, — промолвил Тони сочувственно. — У тебя такая огромная потеря. Я никогда не смогу полностью успокоить твою боль, но, поверь мне, буду стараться сделать для этого все, что только в человеческих силах. Теперь это моя миссия в жизни, — добавил он с той же решимостью во взгляде, которую я часто наблюдала в глазах моей матери.

Я не могла заставить себя быть такой же твердой по отношению к этому человеку, какой была моя мама. Возможно, между ними произошло какое-то ужасное недопонимание и Судьба предопределила, чтобы я раз и навсегда покончила с ним.

— Я знаю, ты не можешь не испытывать подозрительности ко мне. Но поверь, я человек с большим состоянием, который будет только рад возможности сделать что-либо благородное и полезное на закате своей жизни. Я уверен, ты не отнимешь у меня такую возможность, — мягко произнес Тони.

— При условии, что вы обещаете мне рассказать все как можно скорее.

— Я даю торжественное обещание Таттертона, имеющего среди своих предков длинную плеяду уважаемых джентльменов, на слова которых полагалось много, много людей. — Он произнес это с сосредоточенно-серьезным выражением на лице. Затем повернулся к санитарам, стоявшим поблизости в ожидании. — Она готова. Удачи тебе, моя дорогая. — Тони похлопал меня по руке в тот момент, когда санитары взяли носилки.

Меня покатили по коридору. Насколько мне удалось, я подняла голову, чтобы посмотреть на оставшегося позади Тони, и заметила на его лице выражение любви и заботы. Какой удивительный это был человек, за каждым словом которого чувствовались сила и уверенность. Мне не терпелось узнать о нем побольше. От своих родителей я получала лишь отрывочные сведения, дававшие мне скудную информацию, которой, по их мнению, мне должно было хватить на всю мою жизнь.

Конечно, я знала, что Тони создал огромное уникальное производство игрушек. «Империю», как часто называл это мой отец, оцениваемую в миллионы долларов и имеющую как местный, так и зарубежный рынки. «Таттертоны — это короли среди производителей игрушек, предназначенных для коллекционеров, — сказал он мне однажды. — Как и наши игрушки».

«Игрушки Тони — это игрушки для богатых», — поправила его тогда мама. Я знала, что она гордилась тем, что игрушки фабрики в Уиннерроу не были элитарными и их покупали люди разного достатка. «Таттертоновские игрушки исключительно для богачей, которым не нужно становиться взрослыми и забывать, как другим, свое детство, когда у них не было ничего под рождественской елкой и они ни разу не испытывали радости от празднования дня рождения. Вот какие покупатели Тони!» — добавила мама в гневе, и глаза ее сверкали как молнии.

Теперь я спрашивала себя: неужели этот человек так сильно отличается от моих родителей, от меня? Хотя я и чувствовала его силу и власть, но также видела его мягкость и уязвимость. Он плакал искренними слезами о моих родителях и обо мне.

Остальную часть этого дня все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы помочь, в силу моих возможностей, докторам, которые, казалось, провели все исследования, когда-либо известные медицинской науке. Меня кололи и зондировали, направляли на меня всевозможные лучи, делали рентгеновские снимки в различных ракурсах. Собрав всю информацию, доктора обсуждали ее и советовались друг с другом.