Врата - [40]

И тем не менее — она была моей возлюбленной, да, была.

Мы не только сексом занимались эти бесконечные часы в шлюпке — мы разговаривали. Я никогда не знал так хорошо, что внутри у другого человека, как у Клары. Я любил ее. Ничего не мог с этим сделать.

Никогда.

На двадцать третий день я играл на электрическом пианино Хэма, когда неожиданно почувствовал тошноту. Изменения тяготения, которые я почти перестал замечать, вдруг усилились.

Я поднял голову и встретил взгляд Клары. Она робко, со слезами улыбалась. Указала на изгибы спирали, золотые искры бежали по ней, как пескари в ручье.

Мы обняли друг друга и держали, смеясь, а пространство вокруг нас перевернулось, и потолок стал полом. Мы достигли поворотного пункта. И у нас еще оставался запас времени.

15

Кабинет Зигфрида под Пузырем. Здесь не может быть холодно или жарко. Но иногда мне так кажется. Я говорю ему: «Боже, как здесь жарко. Твой кондиционер не действует».

— Здесь нет никакого кондиционера, Робби, — терпеливо отвечает он. — Возвращаясь к вашей матери…

— К черту мою мать! — говорю я. — И твою тоже.

Наступает пауза. Я знаю, что его цепи сейчас напряженно работают, и понимаю, что пожалею о своей запальчивой ремарке. Поэтому я быстро добавляю: «Я хочу сказать, мне здесь действительно неудобно, Зигфрид. Тут жарко».

— Вам здесь не жарко, — поправляет он меня.

— Что?

— Мои сенсоры отмечают, что ваша температура повышается на градус, когда мы говорим на определенные темы: ваша мать, женщина Джель-Клара Мойнлин, ваш первый полет, ваш третий полет, Дэйн Мечников и разъединение.

— Замечательно! — кричу я, внезапно рассердившись. — Ты шпионишь за мной!

— Вы знаете, я слежу за вашими внешними проявлениями, Робби, — укоризненно говорит он мне. — В этом нет никакого вреда. Это не более обидно, чем когда друг замечает, как вы краснеете, запинаетесь или начинаете барабанить пальцами.

— Это ты так говоришь.

— Да, я так говорю, Роб. Я говорю так, потому что хочу, чтобы вы знали: эти темы слишком эмоционально перегружены для вас. Хотите немного поговорить о них, чтобы облегчить груз?

— Нет! Я хочу поговорить о тебе, Зигфрид! Какие еще тайны ты от меня скрываешь? Считаешь мои эрекции? Подсовывать мне в постель «жучков»? Подслушиваешь мой телефон?

— Нет, Боб. Ничего подобного я не делаю.

— Надеюсь, это правда, Зигфрид. У меня есть способ узнать, когда ты врешь.

Пауза. «Мне кажется, я не понимаю, о чем вы говорите, Роб».

— И не надо, — насмехаюсь я. — Ты всего лишь машина.

— Достаточно, чтобы я понял. Мне очень важно сохранить это в тайне от Зигфрида. В кармане у меня бумажка, мне ее ночью дала С. Я. Лаврова — ночь была полна травки, вина и большого секса. Однажды я достану листок из кармана, и тогда мы посмотрим, кто из нас босс. Я наслаждаюсь этим соревнованием с Зигфридом. Он сердит меня. А когда я сердит, я забываю о своей боли. А мне больно, и я не знаю, как это прекратить.

16

Через сорок шесть дней сверхзвукового полета капсула снова вынырнула на скорости, которая вообще не казалась скоростью; мы находились на орбите вокруг чего-то, и все двигатели молчали.

Мы воняли до неба и невероятно устали от общества друг друга, но столпились у экрана, взявшись за руки, как верные любовники, в нулевом тяготении, глядя на солнце перед нами. Звезда больше и ярче Солнца, и мы к ней ближе астрономической единицы. Но наша орбита пролегала не вокруг звезды. Центром ее была гигантская газообразная планета с единственным спутником, размером в половину Луны.

Ни Клара, ни парни не кричали и не вопили от радости, поэтому я ждал, как мог долго, потом спросил: «В чем дело?»

Клара с отсутствующим видом сказала: «Сомневаюсь, чтобы мы могли высадиться на этом». Она не казалась разочарованной. Ей как будто было все равно.

Сэм Кахане выпустил в бороду долгий негромкий вздох и сказал: «Ну что ж. Прежде всего снимем спектр. Мы с Бобом сделаем это. Остальные начинают прочесывать в поисках подписей хичи».

— Отличный шанс, — сказал кто-то, но так негромко, что я не понял, кто. Могла быть даже Клара. Я хотел спросить, почему они не радуются, но чувствовал, что если спрошу, кто-нибудь мне ответит, и мне не понравится ответ. Поэтому я вслед за Сэмом протиснулся в шлюпку, и мы мешали друг другу, пока надевали костюмы, проверяли системы жизнеобеспечения и коммутаторы и закрывались. Сэм знаком послал меня к шлюзу. Я услышал, как насосы всасывают воздух, и затем шлюз открылся, и легкий толчок выбросил меня в пространство.

В первое мгновение я ощутил невероятный ужас, оказавшись один в центре пространства, где никогда не бывал человек; я так испугался, что даже забыл застегнуть привязной трос. Но можно было этого и не делать: магнитные замки сами защелкнулись, кабель развернулся на всю длину, меня резко дернуло, и я начал медленно возвращаться к кораблю.

Прежде чем я добрался до него, Сэм тоже оказался снаружи, он летел ко мне, медленно поворачиваясь.

Сэм показал куда-то между огромным, в форме блюдца, диском газового гиганта и болезненно ярким оранжевым солнцем, и я прикрыл глаза перчатками, чтобы увидеть, на что он показывает: М-31 Андромеды. Конечно, с нашей точки никакого созвездия Андромеды не было. Не было ничего похожего на Андромеду, да и на любое другое созвездие тоже. Но М-31 так велика и ярка, что ее можно разглядеть даже с поверхности Земли, когда смог немного рассеивается. Это самая яркая из внешних галактик, и ее можно увидеть почти с любого места, куда отправляются корабли хичи. При небольшом увеличении можно разглядеть и ее спиральную форму, а для проверки — сориентироваться по другим, меньшим галактикам в том же направлении.