Врата Атлантиды - [11]

— А он не мог уйти? — спросила Марина. — Может, в магазин или по Арбату пройтись.

— Посмотрим, — Игорь открыл дверь своим ключом, подумав, что надо бы провести звонок.

Он быстро поднялся по лестнице. Павел сидел в кресле с закрытыми глазами. У Корсакова екнуло сердце, но, подойдя, он с облегчением обнаружил, что Пашка попросту спит. На столе в пепельнице лежала гора окурков. Корсаков быстро опорожнил ее в мусорное ведро.

— Вот это я понимаю работа! — воскликнул он. — Спровадил всех и спать.

— Работу я сделал, — пробурчал Воскобойников, открывая глаза, — можешь посмотреть.

Он поднялся и протопал в спальню. Картина стояла на мольберте, развернутая к свету. Корсаков взглянул на нее и почувствовал, как по спине побежали мурашки — его ночной кошмар оказался пророческим. Картина была выполнена в темных тонах. На перешейке, разделявшем болотистую равнину, сходились две армии, вот-вот должна была грянуть битва. Справа к болотам подступали горы, слева — холмистая равнина. Ущербная луна освещала трясину, испарения делали фигуры бойцов размытыми. Справа, на скале, в окружении багровых чешуйчатых чудищ, сидела женщина в доспехах. Ее фигура была прописана с удивительной точностью: губы улыбались злой усмешкой, черные волосы вились под порывами ветра, черные широко распахнутые глаза, казалось, проникают в самую душу зрителя. В ней было что-то неуловимо отталкивающее, несмотря на прекрасное лицо и идеальную фигуру. Вот сейчас она небрежно взмахнет рукой, посылая войска на смерть, и никто не дрогнет, готовый умереть за нее. Даже не за нее как абстрактную фигуру предводителя, а за обладание ею. Корсаков был готов поклясться, что именно за обладание этим божественным телом идут умирать воины как с одной стороны, так и с другой. Мимолетный восторг обладания для героя, решившего исход сражения, и после быстрая смерть с улыбкой осуществленной мечты на губах…

— …шестнадцатым — началом семнадцатого века, но холст значительно моложе, — услышал Корсаков голос Воскобойникова. — Эй, ты меня слышишь?

— А… да, слышу, — опомнился от наваждения Игорь.

— Картину переносили на новый холст, — продолжал Павел, — это ясно, и сделали это уже в девятнадцатом веке. О художнике сказать ничего не могу. Скорее всего, это западно-европейская школа. О ценности картины тоже ничего не скажу — нужны серьезные исследования. В каталогах упоминания о ней я не встречал. Грунт двухслойный, состав определит реставратор, если надумаешь восстанавливать картину. Я тебе записал телефон заведующего отделом реставрации Пушкинского музея — там, на столе лежит. Это мой учитель, сошлешься на меня. И не тяни — еще немного, и красочный слой посыплется. Тут не только кракелюр, тут еще изломы и красочного слоя и грунта, лак пожелтел.

— А не может она быть состарена искусственно? — спросила Марина.

— Вряд ли, — поморщился Воскобойников, — хотя такая техника существует. Есть специальные лаки, дающие эффект кракелюра. Декстрин, крахмал, противобродильные добавки, вода, но я не думаю, что здесь мы имеем дело с поделкой. И раньше картина не реставрировалась — ни следа реставрационных мастик или тонировок я не нашел.

Корсаков почувствовал, как Анюта вцепилась ему в руку.

— Кошмар какой! Знала бы, что под птичками такое изображено, — ни за что бы не взяла картину у бабули.

— Да, довольно мрачный пейзаж, — согласился Воскобойников. — Ладно, я свою работу сделал, а что дальше — вам решать. Марина, не пора ли нам двигать? Еще часа два до Яхромы пилить.

— Хорошо, я соберу вещи.

Воскобойников отвел Корсакова в сторону. Игорь видел, что Пашку что-то тяготит — тот крутил ус, вздыхал, оглядываясь на картину.

— Ну, в чем дело? Не томи душу, выкладывай.

— Не знаю, как сказать, — задумчиво проговорил Павел, — не нравится мне она. Чем-то нехорошим веет. Я как ее открыл — будто кто сердце сжал. Прямо холодом потянуло, словно из могилы. Ты не смейся…

— Да я не смеюсь. Не поверишь, но у меня те же ощущения.

— Угу… Я словно туда перенесся: звон оружия, запах этот болотный, тухлый, и тетка эта как в душу глядит. А твари вокруг нее? Да если таких во сне увидишь, то можно и не проснуться. Я, пока успокоился, все твои сигареты выкурил и, кстати, не заснул я, а вырубился просто. Сам не пойму как. Вот только что в кресле сидел, курил, а тут вдруг уже вы приехали. Словом, мистика какая-то. Мой тебе совет — поднови ее и продай побыстрее.

— Да, наверное, так и сделаю, — согласился Корсаков.

В спальню заглянула Анюта.

— Ну, мужики, долго шептаться будете?

— Все, уже едем, — Воскобойников вышел в холл.

Корсаков мрачно посмотрел на картину и, завесив ее тряпкой, вышел следом.

На улице Марина поцеловалась с Анютой, чмокнула в щеку Корсакова и уселась за руль «Нивы». Воскобойников приложился Анюте к ручке, облапил Игоря и полез в машину.

— Не пропадайте, звоните, — сказала Марина, опустив стекло.

— Куда звонить-то?

— Я оставила номер мобильника Анюте. А хотите, заезжайте. У нас природа не хуже, чем в Архангельском. Пока, ребята. Удачи вам.

— Счастливо, — Корсаков поднял руку, прощаясь.

Анюта помахала вслед «Ниве», шмыгнула носом.

— Какие у тебя друзья классные, а ты меня только с алкоголиками знакомишь, — упрекнула она Игоря.