Врастая кровью - [5]

Остаток дня и часть ночи прошли в полузабытьи. Сильных болей не было, но лихорадило прилично. Жар, холод, сменяя друг друга, грызли Викино тело от макушки до пят. Внизу живота то бралось комком, то распускалось, отбрасывая длинные, ветвистые отростки приглушённых болей, которые отзывались во всём теле острыми покалываниями. В какой — то момент с неё полило, как из ведра, с комковатыми сгустками. Слабость наваливалась внезапно, нетерпеливо и жадно, словно насильник в тёмном подъезде. Запах в тесной комнатке стоял, как на бойне. Вика поднималась с постели деревянной куклой, чтобы сменить прокладку, казалось, от скрипа суставов можно оглохнуть. Хорошо хоть соседок не было: девчонки разъехались на выходные по домам.

Она забылась под утро.

Последней осознанной мыслью было, что она не станет носить ребёнка, даже если Виктора не удастся удержать.

Облегчение обрушилось на неё как стена.

* * *

До места добрались на закате.

Солнце садилось за сопки воспалённым, оплывшим глазом. «Нива», перемахнув неглубокую заводь и хрустя галькой, выскочила на намывную косу, которую пронырливый и горластый Кожух натаскал в Кию мощным течением.

— Вот, теперь — приехали, — сказал Степан, выключая передачу. — Выгружайтесь…

Пассажиры торопливо и молча полезли наружу, словно моряки, которым не терпелось почувствовать под ногами твёрдую землю, вместо шаткой палубы. Степан затянул «ручник», заглушил двигатель и с удовольствием выбрался следом, разминая натруженные икры — дорога в этом году стала хуже.

Теплый ветерок пах водой, таёжными травами и хвоёй. Устье Кожуха пряталось под высоким берегом в густой и глубокой тени. «Ведьмин палец» — причудливо выветренная наклонная скала, — нависала над руслом половинкой исполинских врат. Тень её вершины, раздробленная волнами, тянулась почти до самой косы, оранжевые закатные блики плясали на воде, рдея, словно угли в костре.

— Ой! — выдохнула Вика.

В воздухе повисла изумлённая тишина.

— Это… оно? — произнесла Оксана чуть погодя. Благоговейный страх звучал в голосе медными звонкими нотами.

Степан не повернулся. Он видел это много раз. На свежего человека Место Силы — Илгун-Ты, или Мировое древо, — всегда производило подобное впечатление, от которого волосы шевелились на затылке, и кожа становилась гусиной, зрячей…

В закатных отблесках крона исполинского кедра пылала.

Дерево тянуло узловатые ветви в фиолетовое небо, словно собиралось взлететь. Перевитый ствол в несколько обхватов бугрился струпьями коры. В складки, словно чернил налили. Кедр выглядел старше окружающей тайги, земли и неба на несколько веков, и склон под Илгун-Ты казался лишним тому подтверждением. Берег там раскололся надвое глубоким оврагом. Кедр врастал в земляные стены оголёнными корнями, тянулся ко дну, и бледно-охристые змеи, словно проклятие Лаокоона, опутывали дряхлую бревенчатую хижину с провалами крохотных окон и низким дверным проемом, теперь, вероятно, почти заросшим дикими травами. Мох и лишайники ползли по стенам к просевшей крыше. Струпья кровли топорщились вороньими перьями. Тени за избушкой жадно шевелились. Темнота в окнах присматривалась к непрошеным гостям. Чем ниже солнце опускалось за сопки, тем тяжелее и пристальней становился взгляд.

От места, где Степан остановил машину, до Илгун-Ты было метров двести.

— Жить захочешь — ещё не так раскорячишься, — хохотнул Виктор и нервно сглотнул смешок. Хмель слетел с него как прошлогодний лист. Девчонки молчали. Степан повернулся к ним, мельком глянув в начало косы.

— Завтра всё хорошенько рассмотрите. Устраиваться надо, пока не стемнело…

— А это ничего, что мы… ну, так рядом здесь? — спросила Оксана. Она хмурилась, глаза влажно блестели, казалось ей тяжело дышать.

— Ничего, — Степан улыбнулся и повторил. — Ничего…

Зашевелились, задвигались, но оцепенение проходило нестерпимо долго. Виктор неуловимо стал походить на Оксану. Тот же взгляд внутрь себя; застывшее лицо, обычно подвижное, чувственное; заторможенные движения. Его приходилось окликать дважды, и повторять то, что, казалось, должно быть ясно с первого раза: натяни, занеси правее, зацепи за кольцо. Палатку ставили час вместо обычных тридцати минут. Да, она была большая, шестиместная, с двумя спальными отсеками под общим тентом, но на самом деле проблем с установкой было меньше, чем могло показаться: всё продумано, пригнано, практично и понятно даже ребёнку.

Девчонки в это время бестолково копались в сумках, перебирая вещи, словно собирались на светский раут, а не повечерять на природе. Они перешёптывались, оглядываясь в густеющие сумерки, с которыми, казалось, тайга подступала ближе, а овраг под Илгун-Ты шире разевал пасть. Крона гигантского кедра тихонько растворялась в фиолетовом небе, теряя ясные очертания. Ветерок уносил прочь заблудившихся комаров. Степан подвесил светодиодную «летучую мышь» под купол тента, и темнота прильнула вплотную к границе света, стерла окружающее, как ластик стирает карандашный набросок, оставив только звуки и запахи: плеск воды по камням, ароматы таёжного цвета и речных водорослей; шелест травы и листьев вдалеке, далёкий крик птицы — глухой, сонный.