Враги народа - [46]

Такую же статью в те дни писал и Радек. Он обзывал Троцкого в этой статье фашистским обер-бандитом, гетманом фашистской банды. И еще писал он о Троцком:

«Кровавый шут, мелкобуржуазный когда-то революционер, позже мелкобуржуазный контрреволюционер, теперь явный фашист плохие шутки шутит».

Так же как Пятаков, он клянет «систему лжи и обмана, систему двурушничества, какой не знает история человечества», клянется в собственной своей преданности партии и делу рабочего класса и требует: «Уничтожьте эту гадину». Так же как Смердяков, ом бросает на пол пустой пакет и розовую ленточку подле, чтобы утаить улики и навести следствие на ложный след. Он рассказывает о себе, что даже в ту пору, когда «находился в плену троцкизма» и был задуман побег за границу для создания там центра, он благородно отказался от этого и «саботировал попытку побега». Чем не верная душа?

В отличие от Пятакова Радек, журналист по профессии, писал в газетах, журналах изо дня в день. Изо дня в день, в течение долгах лет, он распинался в своей верности партии и советской власти, изощрялся в патетике блудословия.

Как, должно быть, хихикал в кулак этот иезуит, этот плюгавенький ханжа с театрально-деланной внешностью а-ля Онегин, когда пускал в ход свою словесную пиротехнику и браво фехтовал на газетной сцене бутафорским картонным мечом!

Гнусная, проституированная душонка, заплеванная и загаженная отбросами империалистских кухонь, пропитанная вонью дипломатических кулис, — эта кокотка мужского пола имела еще наглость поучать советских журналистов и писателей высокой морали и классовой выдержанности. Сколько миллионов фальшивых слов изрек этот субъект, сколько раз изобличал продажных буржуазных журналистов! Сколько фальшивых славословий позволял себе этот предатель — гнуснейший из гнусных — и припадал поцелуем своих растрепанных губ гулящей девки. Не успевали просохнуть на его статьях чернила, как Радек бегал на дипломатические приемы в иностранные посольства и нес там вторую, всамделишную службу у империалистских господ, шушукался, как бы вернее погубить ту самую социалистическую демократию, которую он за час до того восхвалял.

И если — потрясенный всем этим — вы в изумлении останавливаетесь и спрашиваете себя, как возможно такое двуличие, как возможна такая глубина нравственного падения, то Достоевский устами Смердякова отвечает вам:

«Притвориться-с… совсем не трудно опытному человеку».

У Радека ли не было опыта!

В моем родном городе в довоенные годы был забулдыга-пьяница журналист, который корреспондировал одновременно и в лево-буржуазные, и в кадетские, и в черносотенные газеты. Когда его спрашивали, как это возможно, он заплетающимся, пьяным языком отвечал:

«В кадетскую „Речь“ я пишу для денег… Надо выпить-закусить и детишкам на молочишко. А в „Русское знамя“ и „Земщину“ — для души…».

Но и в наше время еще не вся смердяковщина выведена. Ютится она по грязным закоулкам и щелям. Нет сомнения, что наша советская общественность и новый руководитель Наркомвнудела т. Ежов вытащат ее оттуда за ноги.

Другой «образец» смердяковского совместительства — Сокольников. Партия и страна ему доверили ответственнейший дальневосточный участок нашей дипломатической работы, посадили на пост заместителя наркоминдела. Сокольников от имени советского правительства ведет переговоры с представителем соседней державы, формулирует точку зрения СССР по важнейшим государственным вопросам, а когда официальная часть беседы закончена и переводчики выходят из кабинета, Сокольников переходит к неофициальной части и, гостеприимно провожая иностранца к дверям, ведет уже иные переговоры, «для души», по поручению Троцкого, которому действительно служит верой и правдой.

Наряду со Смердяковым тут вспоминается другой образ классической литературы, лицемер Тартюф, выведенный великим французским сатириком Мольером. Тартюф втерся в доверие к своему покровителю Оргону и убеждает его жену Эльмиру отдаться ему. Он говорит:

…Совесть — вещь условная: порою

Дурной поступок ладит с ней вполне,—

Лишь ловкость тут нужна, я этого не скрою…

…Итак, откиньте прочь

Сомнение и страх. Рассудимте спокойно.

Мы здесь одни, а зло, по мненью всех,

Тогда зовется злом, когда творится явно:

Открыто действовать неловко и бесславно,

А втихомолку грех — совсем не грех…

Сановные агенты фашизма не хуже Тартюфа втерлись в доверие и втихомолку обделывали здесь свои изменнические делишки. В течение долгих лет они так привыкли к приспособлению и маскировке, что это стало их второй натурой.

Уместно вспомнить напечатанную в феврале 1922 г. в «Экономической жизни» беседу с Сокольниковым, бывшим тогда замнаркомфином.

«Нужно, — говорил Сокольников, — развить систему смешанных акционерных обществ, превратив тресты из чисто государственных учреждений в частнохозяйственные предприятия, работающие при участии иностранных капиталов…».

Уже в этом высказывании Сокольникова, 15 лет назад, мы находим в зародыше программу реставрации капитализма, программу закабаления СССР иностранному капиталу. На XIV партийном съезде в конце 1925 г. Сокольников выступил с планом дауэсизации нашей страны. Он явился первым виновником дефицита в области валюты. Именно он провел закупку за границей готовых предметов на несколько десятков миллионов рублей, на сумму, вдвое превышающую ту, которая была затрачена на ввоз оборудования. Он явился автором так называемой золотой интервенции, на которой Союз потерял несколько миллионов золота. Обо всех этих горьких истинах напомнили Сокольникову на дискуссии в Комакадемии в 1926 г.