Враг народа. Воспоминания художника - [67]

— Заходите ко мне, я покажу еще!

Мягкий, приветливый интеллигент старой закваски, а не жестокий «тиран» настежь распахнул двери.

Жилье интеллигента было запущено до предела. Три полукруглых окна плотно закрывали коричневые шторы. Толстый слой пыли покрывал застекленные книжные шкафы, диван и груды ящиков, занимавших все комнатное пространство. На почерневших от старости стенах, висело множество дагеротипов бородатых господ в шляпах и роскошных дам в перчатках, огромный письменный стол, заваленный журналами, газетами, карандашами, табаком, походил на крепость с высокой стеной. Патя развязал папку работ Любы Поповой, где вперемежку лежали проекты пролетарских костюмов, афиши футуристических выставок и шрифтовые лозунги типа «Ученье — свет, неученье — тьма!», закомпонованные в крестовину.

— Хольмберг меня ограбил, — вдруг доверительно шепнул Патя, — он присвоил себе дачу, картины моей сестры Любы, отбил Стешку и пытается меня добить окончательно. Вы ему не верьте. Он все лжет. Это не герой войны, а нераскаявшийся бандит и заслуженный эсэсовец. Он убивал людей. Он дважды пытался утопить меня в Черном море!

Патриотическая, без сучка и задоринки, биография Хольмберга обретала зловещее содержание.

Летом 1941 года лейтенант Хольмберг добровольно сдался немцам на польской границе. В отличие от неопытных военнопленных, попавших в лагеря смерти, ему удалось обрядиться в немецкую форму дивизии «Березина», укомплектованной отборными головорезами, и попасть на западный фронт, где было тепло и тихо. Год он цементировал «атлантический вал» в Нормандии, где заслужил поощрение начальства. Право на отпуск он проводил в ослепительном, несмотря на военные времена, городе Париже, разгуливая с русскими балеринами. Есть большая разница между кутежами в русских кабаках и «прятался в церковном подземелье, поджидая своих» по Хольмбергу. Его пушка стреляла не по воронам, а по английским самолетам.

6 июня 1944 года «Атлантический Вал» сдался на милость союзников. Корабли, набитые советскими людьми в немецкой форме, доставили в Америку, в пересыльный Форт-Дикс. Когда же прояснилось, что вместо свободы всех дезертиров сдают в Совдепию, начались поджоги бараков и дикие самоубийства. Американские охранники травили восставших газом и, как бревна, грузили на итальянское судно «Монтичелло», отходившее в Европу.

Мой «будущий тесть» твердил, «я думал только о возвращении на родину», но редко кто возвращался домой в таком неудобном положении.

В своем воображении я рисовал портрет Хольмберга не иначе как в галифе с широкими лампасами и с моноклем в глазу.

Сложнее было с Патей Поповым.

Старик искал союзника или разыгрывал дурака?

Кто он на самом деле — пройдоха, тиран, темнила, сутяга, шизофреник?

Мне пришлось снова лезть на чердак Поповой Любы и наводить справки, перекапывая письма, снимки, записки.

Посудите сами, человек, способный на сочинение с потрясающими подробностями «рапорта» на гражданина Хольмберга в Коллегию Верховного суда СССР, мог составить подобный литературный шедевр и в 1922-м на своего наставника Н. Н. Баженова, или на графа Ю. А. Олсуфьева, или в 1948-м, скажем, на коллегу А. Т. Габричевского?

В неуловимой, как тень, биографии Пати было не меньше темных пятен, чем у пасынка. Ее жизненные узлы плотно переплетались с судьбами известных и безвестных людей, со сливками русской учености и уголовщины.

Счастливое буржуазное детство с постоянными наездами в культурную Европу, и в обществе просвещенных родителей, и по-студенчески отдельно. С отличием закончив юридический и философский факультеты Московского университета, Патя занялся трактовкой текстов Платона, Спинозы, Канта, пользуясь модным по тем временам декадентским стилем с примесью «религиозного мракобесия».

Его волновала педагогика Яна Амоса Коменского.

Обеспеченное положение и широкие связи открывали молодому ученому двери московских салонов, издательств, сект.

В 1913 году, в салоне Маргариты Кирилловны Морозовой на Зубовском бульваре, Патя читал доклад о средневековой общине «моравских братьев». К этому времени относится его вступление в эзотерический кружок, «за поручительством» архитектора Федора Шехтеля (известный друг А. П. Чехова), на радениях которого он близко сошелся с сыном хозяйки «Микой» Морозовым (смотрите его замечательный портрет работы В. А. Серова!), и рядом выдающихся лиц, оставивших заметный след в культуре России, как психолог Н. Н. Баженов, художник Сергей Виноградов, писатель Михаил Осоргин, филолог А. Н. Шварц, историк граф Олсуфьев, философ Вал. Свенцицкий, историк С. В. Бахрушин, профессор М. С. Фельдштейн, братья князья Трубецкие и поэт Вячеслав Менжинский, будущий начальник ГПУ!

Коротким пребыванием в «метафизическом сообществе» отметился философ Павел Флоренский, издав на средства М. К. Морозовой свой шедевр «Столп и утверждение истины».

Неясно, на какой кофейной гуще клялись московские любомудры, какой «кодекс чести» их связывал, но решительно все члены и тайной, а позднее, и антисоветской организации проскочили ухабистую русскую революцию без единой царапины и благополучно поумирали в глубокой старости!