Впусти меня - [117]

Лакке потер болячку между пальцев: порошок, мелкий, как пигмент, окрасил его пальцы в красный цвет. Краем глаза он уловил какое-то движение: кровь из пакета на металлической подставке рядом с кроватью медленно стекала в пластмассовый цилиндр, а из него по капельнице проникала в вену Виржинии.

Определив группу крови, ей сделали переливание, а теперь, когда ее состояние стабилизировалось, подсоединили капельницу. На полупустом пакете была приклеена этикетка с кучей непонятных надписей, над которыми виднелась большая буква «А». Группа крови, ясное дело.

Стоп… погодите…

У Лакке была группа «В». Он прекрасно помнил, как они с Виржинией как-то заговорили об этом и выяснилось, что у нее та же группа, так что они могли… ну да. Именно так они и решили: в случае необходимости смогут отдать друг другу свою кровь, раз у них одна группа. А у него точно была группа «В», это он знал наверняка.

Он встал, вышел в коридор.

Не могут же они так ошибиться?

Он отыскал медсестру.

— Простите…

Она бросила взгляд на его потрепанную одежду и настороженно спросила:

— Да?

— Я только хотел спросить. Виржиния… Виржиния Линдблад, которую недавно сюда положили…

Медсестра кивнула с еще более недоброжелательным видом. Может, она тоже присутствовала при том, как…

— Я только хотел узнать. Группа крови…

— И что с ней?

— Там на пакете стоит «А», хотя у нее другая группа.

— Простите?

— Ну… видите ли… у вас есть минутка?

Медсестра быстро оглядела коридор — то ли в поисках того, кто мог бы ей помочь в случае возможного осложнения, то ли давая понять, что у нее есть дела поважнее, но все же проследовала за Лакке в палату, где лежала Виржиния, — глаза закрыты, капельница мерно отсчитывает капли крови. Лакке указал на пакет:

— Вот. Здесь стоит «А». Означает ли это…

— Да, в нем кровь группы «А». Кровь сейчас большой дефицит. Если бы люди только знали…

— Простите. Я понимаю. Но у нее же группа «В»! Разве не опасно…

— Да, опасно.

Медсестра вела себя не то чтобы грубо, но всем своим видом давала понять, что его право подвергать сомнению компетентность работников больницы близко к нулю. Пожав плечами, она добавила:

— Если бы у нее была группа «В». Но у этой пациентки группа «АВ».

— Но… здесь же стоит «А»?

Медсестра вздохнула, как если бы объясняла ребенку, что на Луне никто не живет.

— Людям с группой «АВ» подходит кровь любой группы.

— Но… ясно. Значит, у нее поменялась группа крови.

Медсестра подняла брови. Ребенок, похоже, настаивает на том, что сам был на Луне и видел там людей. Резко взмахнув рукой, будто обрубая невидимую нить, она ответила:

— Боюсь, это исключено. Такого просто не бывает.

Медсестра проверила капельницу в руке Виржинии, что-то в ней подкрутила и кинула на Лакке взгляд, говоривший, что это не игрушки и боже упаси его к чему-то здесь притронуться. Затем энергичным шагом покинула палату.

Что там бывает, если человеку перелить кровь не той группы? Кровь сворачивается.

Да нет, наверное, Виржиния в тот раз что-то перепутала.

Он направился в угол палаты, где стояли небольшое кресло и стол с искусственными цветами. Он сел в кресло, огляделся по сторонам. Холодные стены, глянцевый пол. Лампы дневного света на потолке. Металлическая койка Виржинии, светло-желтое одеяло с печатью районной больницы.

Вот, значит, как…

У Достоевского болезнь и смерть были почти всегда связаны с грязью, нищетой. Люди, раздавленные под колесами, глина, тиф, окровавленные носовые платки. И тому подобное. Но, черт его знает, уж лучше так, чем вот это. Кончить свои дни в отполированной стерильности.

Лакке откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Спинка была короткой, и голова запрокинулась назад. Он выпрямился, облокотился на поручни и подпер рукой подбородок. Посмотрел на пластмассовый цветок. Его как будто специально поставили, чтобы подчеркнуть: здесь нет ничего живого — одна только чистота и порядок.

Когда он закрыл веки, цветок все еще стоял у него перед глазами. Картинка преобразилась в настоящий цветок, который стал расти, превратившись в целый сад. Сад был разбит возле дома, который он собирался для них купить. Лакке стоял в саду и смотрел на розовый куст с яркими красными цветами. Со стороны дома упала длинная человеческая тень. Солнце стремительно заходило, и тень росла, становилась все длиннее, накрывая весь сад…

Он вздрогнул и проснулся. Ладонь была мокрой от слюны, вытекшей изо рта, пока он дремал. Он вытер ладонью рот, причмокнул и попытался поднять голову. Ничего не получалось. Шея затекла. Усилием воли он выпрямился, хрустнув суставами, замер.

На него смотрели широко открытые глаза.

— Привет! Ты проснулась!

Рот закрылся. Виржиния лежала на спине, связанная ремнями, лицом к нему. Но лицо это было совершенно неподвижным. Ни узнавания, ни радости — ничего. Глаза не моргали.

Умерла! Она мертва…

Лакке вскочил с кресла, и в шее снова что-то хрустнуло. Он упал на колени перед кроватью, схватился за стальную перекладину и поднес свое лицо как можно ближе к ней, словно пытаясь своим присутствием вдохнуть в нее жизнь, вызвать ее из глубины.

— Джини! Ты меня слышишь?

Тишина. И все же он мог поклясться, что глаза смотрели на него, что она не умерла. Он отчаянно пытался отыскать Виржинию за этими неживыми глазами, будто закидывая якоря в черные впадины ее зрачков, чтобы там, за завесой тьмы, зацепиться хоть за что-нибудь живое…