Впервые замужем - [10]

Второй расчет был очень важный. Добряков боялся уронить свой авторитет в глазах жены. Она будет считать его уступчивым, если он сейчас пойдет просить прощения. Она всю жизнь будет капризничать тогда, играя на слабых струнках мужа.

Нет, уж лучше он подождет, когда она сама вернется. Должна же ведь она вернуться когда-нибудь. И Добряков ждал.

Все хладнокровие свое, полученное, должно быть, по наследству, так же как и некоторые понятия о жизни, он употребил теперь на то, чтобы не думать о Варе, не волноваться и спокойно выжидать.

Он по-прежнему много работал, учился и не забывал ходить в театр, в кино, на каток или в зимний бассейн для плавания, где он в последнее время готовился побить рекорд на быстроту.

Он возвращался домой, в свою новую комнату, нарочно поздно. Он как будто боялся оставаться с самим собой наедине. Дома же он сразу ложился спать.

И в тот момент, когда он натягивал на себя одеяло, его охватывало странное какое-то беспокойство. Он чувствовал, что им что-то недоделано, что-то забыто. Он что-то проморгал. Добряков. Но что?

Добряков вставал с постели, ходил по комнате в трусах, в туфлях. Думал. И неожиданно он начинал вспоминать, как Варя сидела вот на этом ящике. «Я стулья куплю, — думает Добряков. — Деньги теперь есть… А что сейчас делает Варя?»

Утром надо рано вставать. Надо выспаться как следует. Но Добряков не может уснуть. Он ворочается всю ночь на скрипящей кровати.

И утром идет на завод невыспавшийся, желтый. Якобсон говорит ему:

— Чего это невеселый?

— Я ничего.

— Ну, как ничего? Смотри, под глазами-то что делается! По девкам, наверно, шляешься? Весна подходит…

— Да ну тебя! — говорит Добряков. Он становится необщительным, мрачным. Он изменяется у всех на глазах.

И Варя Лугина тоже изменяется.

Она всегда была очень сильная, ловкая, подвижная. Но всегда казалась хрупкой. Впечатление это усиливали зеленые ее глаза, белокурые волосы и длинные, тонкие пальцы.

Беременность еще больше усилила это впечатление. Варя похудела, глаза запали, лицо покрылось желтыми пятнами. Она стала очень некрасивой. Варя Лугина, щеголиха и хохотунья.

Влюбиться в нее теперь было бы очень трудно.

Но Добряков, увидев ее на общезаводском комсомольском собрании, обрадовался невыразимо. Он даже покраснел от радости.

Она стояла у окна, окруженная десятком парней и девушек. Они разговаривали с ней, как разговаривал бы и Добряков, если б все пошло по-иному.

Теперь он боялся подходить к ней. Он хотел пройти мимо. Но пройти и не сказать «здравствуй» неловко. Он сказал.

Она оглянулась, посмотрела на него и проговорила весело:

— А-а… Здорово!..

Как будто ничего не произошло.

Добряков осмелел. Он подождал конца собрания и подошел к Варе.

— Мне с тобой надо поговорить.

— О чем?

— На минутку, — сказал Добряков, стесняясь.

Они вышли на лестницу, на широкие ступени, где летом стоят ящики с цветами и зеленой травой. Сейчас здесь стояли пустые ящики.

Добряков мял в руках свою клетчатую кепку.

— Варя, я хотел тебя спросить только одно слово… Варя, неужели ты всегда будешь так жить?

— Как?

— Ну, без меня…

Варя засмеялась.

— Да, — подтвердила она, — буду жить одна. Как жила.

— Но ведь ребенок-то — он общий…

— Нет, — нахмурилась Варя, — это будет мой ребенок. Можешь родить себе другого.

Добряков стоял перед ней, унылый, исхудавший, в черной косоворотке и черном пиджаке.

Варя смотрела на него сердито. Она сердилась сейчас на себя за то, что сошлась с этим парнем. Уж очень он унылый. Хуже бабы.

И ей казалось, что в ту первую и последнюю ночь их супружеской жизни, когда он говорил ей грубости, она любила его больше, чем сейчас.

Сейчас она его совсем не любит.

Добряков потрогал ее за руку.

— Варя, ты понимаешь…

— Ничего я не хочу понимать, Добряков, — отдернула руку Варя. — Уйдем отсюда. Могут подумать, что я с тобой какие-нибудь шашни завела…

— Пусть думают, — сказал Добряков.

Варя еще сильнее нахмурилась.

— Ну, знаешь, может, кому-нибудь интересно, чтобы так подумали, а мне противно…

Внизу, в полутемном коридоре, Добряков заговорил более твердым голосом, рассудительно и даже строго:

— У ребенка должен быть отец. Ты это понимаешь? Ребенок подрастет и спросит. А кроме того, в загсе ему будут отчество давать. Какое же ему будет отчество? Ну вот, ответь мне: какое ему будет отчество?

— Смотря кто будет, — сказала Варя. — Если девочка, значит, Варваровна. Если мальчик, значит, Варварович…

— Чудачка ты! — усмехнулся Добряков уже снисходительно. — Никто же не разрешит, чтобы такие отчества давали. Я это знаю точно, что никто не разрешит…

— Ну, посмотрим, — сказала Варя. — Посмотрим…

8

Докторша посоветовала воздерживаться от резких движений. Оставалось меньше четырех месяцев до родов.

На заводе все уже знали, что Варя Лугина беременна. А кто муж? Этого никто не знал.

Это никого бы и не интересовало, если б Варя Лугина была просто работницей, которая часть своего времени отдает заводу, а в остальное время живет где-то там, кто ее знает где. Лугина же проводила на заводе большую часть своего времени. И вся ее жизнь была у всех на глазах.

Она пришла на завод, когда завода еще, в сущности, не было. Был пустырь. И на пустыре этом вырастали первые корпуса.