Впереди вражеский берег - [3]

А потом опять возникает Терри:

«Да, перед нами Ярмут».

«Нормально».

«Он самый, вижу гавань».

«Точно Ярмут?»

«Точно».

«О'кей. Поворот на курс ПО».

«Понял. ПО»

«О'кей».

И теперь наш самолет повернулся носом прямо к той точке, в которой мы пересечем голландское побережье. Море гладкое, как зеркало, буквально ни одной морщинки. Мы сразу спускаемся ниже и ниже, пока не оказываемся всего в 50 футах от воды. Это поможет избежать обнаружения радаром. Я пытаюсь перевести управление «G Джорджем» на автопилот, однако он оказывается неисправным. Самолет резко клюет носом, и я едва успеваю снова взять управление на себя. Один из самолетов, летящих слева, мигает красной сигнальной лампой, спрашивая: «Какого черта ты делаешь?» Я выравниваю машину и с облегчением пытаюсь закурить сигарету. Но пока я это делаю, мы во второй раз чуть не ныряем в воду. Мои парни могут подумать, что я просто спятил. В конце концов я прошу Палфорда раскурить мне сигарету. Ночь настолько светлая, что я могу четко видеть парней, летящих справа и слева от меня. Справа летит Джон Хопгуд на «М Мавэ», великий англичанин, которого мы зовем «Хоппи», самый надежный в мире друг. Он любит свою мать и обожает летать. Хоппи часто летал вместе со мной и не реже пил. Он всегда считал налеты на Германию интересной работой. Хоппи совершенно не имеет нервов и любит полет. Он смотрит на полеты, как на редкостную профессию, в которой можно достичь совершенства лишь путем долгих тренировок. Хоппи был одним из тех парней, которые категорически отказывались от отпуска, и совершил более 50 вылетов в моей эскадрилье. Он умеет держать строй, этот Хоппи. Его огромный «Ланкастер» летит совсем рядом со мной, всего в нескольких футах. Он четко держит курс, не меняя интервал ни на йоту. Однажды во время подготовки к этому рейду нам пришлось приземлиться в Манстоне в Кенте. Кончики наших крыльев буквально касались выстроенных на поле самолетов. Такое искусство восхитило истребительных лихачей, и они признали, что ни разу подобного не видели. Я должен заметить, что Хоппи был, вероятно, лучшим летчиком эскадрильи.

С другой стороны отсверкал сигнальным фонарем Олдиса какое-то сообщение Микки Мартин. Словно переговариваются корабли в составе морского конвоя. Микки прибыл из Австралии и тоже имеет огромный летный опыт. Он более грубоват, чем Хоппи. Для Мартина полет не интересен, если не сопряжен с опасностью. В прошлом, во время налетов на Берлин и Гамбург, он, вместо того чтобы возвращаться с остальными парнями на безопасной высоте 22 000 футов, спускался к самой земле и на бреющем пересекал Бельгию, Голландию и Францию, обстреливая по пути все, что только можно. Это для него своеобразное развлечение, которое нравится ему и его экипажу. Однако сегодня ему придется забыть свою вольницу и действовать строго по плану, потому что любое отклонение от него сорвет выполнение задания. И сейчас он летит рядом с нами. Но я замечаю, что он держится еще ниже меня, и потому начинаю слегка бояться, как бы он не хлебнул водички. Но, похоже, Мартин совершенно уверен в себе, потому что ни разу не опускается ниже 30 футов. Сзади летят все остальные — американец Мелвин Янг, который ведет Билла Эстелла и Дэвида Малтби. За ним следует Генри Модели вместе с австралийцами Дэйвом Шэнноном и Лесом Найтом. Это мое звено, и мы вместе — отличная команда.

Море удивительно спокойное, раньше я ничего подобного не видел. Когда Микки спускается ниже к воде, я четко вижу отражение его самолета. А на севере появляется кошмар всех бомбардировщиков — призрачное свечение. Ученые называют его северным сиянием — «Aurora Borealis», но слышали бы они, как называем его мы в тот момент, когда рядом вражеские истребители! Это свечение постоянно сопровождает нас все лето. Лето есть лето. Темное время суток очень непродолжительно. Нам следует как можно быстрее оказаться над целью и успеть вернуться назад.

Но в 200 милях отсюда в глубоких, бункерах бодрствуют немцы. Мерцают зеленью катодные трубки сложной аппаратуры, которая должна засечь нас и поднять на ноги всю систему ПВО. Чем ниже мы летим, тем ближе сумеем подобраться, прежде чем нас обнаружат. Но я знаю, что на расстоянии 30 миль нас все равно заметят, даже если самолеты будут створками бомболюков задевать гребни волн. И тогда зенитчики помчатся к своим орудиям. И тогда истребители поднимутся в воздух. И тогда поднимается суматоха в центре управления ПВО. И тогда фрицы и квислинговцы помчатся в блиндажи и укрытия, со страхом вслушиваясь в гул моторов наших «Ланкастеров».

Хатч прочитал сообщение.

«Что там, Хатч?»

«Он говорит, что завтра ночью напьется до чертиков».

«Передай ему: „Ты совершенно прав. Это будет самая большая попойка всех времен и народов“».

Хатч застучал ручкой сигнальной лампы.

Вскоре мы пролетели над маленьким конвоем, корабли которого прожекторами запросили у нас опознавательные. Мы сразу выпустили нужную сигнальную ракету, прежде чем они успели открыть огонь. Моряки, как обычно вежливые, передали прожектором: «Доброй охоты». Хатч, который обращался с прожектором так же умело, как с ключом рации, и который вообще не пил, отсверкал в ответ: «Мы собираемся завтра ночью напиться до чертиков».