Впереди разведка шла - [12]

Наш корпус действовал в первом оперативном эшелоне, вел бои на довольно широком фронте. Особенно доставалось штабникам, ибо из-за частых нарушений связи пункты управления перемещались по нескольку раз в сутки. Штабные офицеры затрачивали много времени на поиски нужных частей.

Для тоге, чтобы отрезать гитлеровцам пути отхода с Северного Кавказа, была создана механизированная группа «Дон» под командованием генерала П. А. Ротмистрова. Нашему корпусу, попавшему в его подчинение, было приказано переправиться через Маныч, взять Ростов, после чего перейти к обороне в районе станции Аксай.

Ввиду яростного сопротивления врага темп наступления был невелик. Особенно трудным орешком оказалась Мартыновка, трижды переходившая из рук в руки. Многих солдат и офицеров мы тогда не досчитались. Тяжелой утратой для всех стала гибель заместителя командира корпуса по политической части полкового комиссара Сигунова.

И все-таки фашистов вышвырнули из Мартыновки. Никогда не забуду встречу, которую устроили нам местные жители. Сколько же они повидали крови и горя человеческого! Обнимали своих освободителей, плакали... Отовсюду слышалось:

— Сына увели...

— Хату сожгли...

— Последний хлеб забрали, супостаты...

Тут же по инициативе местного врача Минякиной был организован госпиталь, в который поместили более сотни раненых и больных офицеров и командиров.

...Началась вторая половина января.

Погода сломалась — наступила оттепель. Дороги развезло. Возле танков и автомашин сновали бойцы с лопатами в руках, подставляли плечи под застрявшую технику, надсадно покрикивали: «Раз, два — взяли!» Кое-где образовывались «пробки» из-за поломок. Водители, проклиная все на свете, копались в моторах, лазили под днищами, отрываясь лишь на считанные минуты, чтобы отогреть над кострами обмороженные руки.

Довольно часто приходилось вступать в борьбу с самолетами противника, которые охотились буквально за каждой машиной, повозкой. Из-за них стало почти невозможно доставлять боеприпасы, горючее, пищу. Командование корпуса приказало использовать для борьбы с самолетами все огневые средства.

Выход механизированной группы генерала Ротмистрова к низовью реки Маныч и станице Багаевской имел огромное значение: складывалась реальная возможность перерезать железную и шоссейную дороги Батайск— Ростов с целью не допустить отхода остатков разгромленных войск с Северного Кавказа. Захватив же Новочеркасск, мы могли выйти в глубокие тылы южной группировки противника и взять Ростов.

Развернулись тяжелые многодневные бои между устьем реки Маныч и станицей Пролетарской.

Тактика гитлеровцев оставалась прежней. Те же пресловутые «клинья», сосредоточение превосходящих сил на сравнительно узких участках, массированные налеты авиации. Специально созданные группы автоматчиков, сопровождаемые танками, просачивались в наши тылы, стремясь создать видимость окружения и посеять панику. Каждый шаг продвижения, однако, стоил противнику больших потерь.

Все же из-за растянутости частей, отставания артиллерии и ремонтно-восстановительных средств для танков, недостатка горючего, а главным образом из-за чрезмерного утомления людей — наступление приостановилось. Но это не относилось к разведке.

Сущей занозой оказалась для нас станица с выразительным названием Самодуровка.

Мы двигались разведдозором параллельно колонне противника. Впереди — немецкие мотоциклисты с пулеметами, орудия, минометы, какие-то машины, крытые брезентом... По нашим подсчетам, в колонне было не менее трехсот человек. Изучив направление движения, поняли, что это подкрепление для гарнизона, расположенного в Самодуровке.

Срочно связались по рации с командиром бригады майором Рахмановым. Реакция на доклад оказалась незамедлительной: лишь только колонна втянулась в пологую балку, ее буквально проткнули с двух сторон кинжальным огнем. Несколько машин столкнулись, некоторые загорелись. Остальные, пытаясь развернуться, чтобы уйти из-под обстрела, тыкались тупыми носами в сугробы. Немцы прятались за колесами грузовиков, отстреливались. Перебежками искали укрытие...

«Мелкоту» добивали из бронетранспортера. Нескольких гитлеровцев пленили. Среди них оказалась довольно важная птица — полковник. На лацкане мундира — значок члена нацистской партии. Наспех его обыскав, забрали кортик с готической надписью: «Фюр Тройхайт унд Тапферкайт»*, сняли голубой эмалированный крест с черной каемкой. Оберст скрипел зубами, проклинал дикую страну с ее «жуткими морозами», что-то показывал, стараясь загибать посиневшие пальцы. Наверное, считал потери... И здесь произошло то, чего мы никак не предполагали: когда офицера подвели к бронетранспортеру, он, нагнувшись, неожиданно выстрелил себе в живот... На снег упал маленький, в ладонь величиной пистолет. Я поднял его. Красивая вещичка! На рукоятке — костяные накладки, затворная коробка украшена золоченой гравировкой.

* «За верность и храбрость» (нем.)

— Что с ним делать, командир?— спросил Алешин после некоторой паузы.

— Грузите на «броник». Все-таки вещественное доказательство. Не каждый день попадаются полковники, даже мертвые.