Возвращенное имя - [50]

На мне-то был романовский полушубок с серой оторочкой, меховая финская шапка, черные валенки-чесанки, а каково было бы на этом морозе синей птице! Мне стало стыдно за мое эгоистическое желание.

А немного времени спустя я попал на Миусскую площадь, где тогда находился птичий рынок. Был солнечный воскресный день. На площади тьма-тьмущая народа, кто с баночками и аквариумами, в которых прыгали циклопы, сверкали разноцветные рыбки, кто с клетками, плетеными ивовыми садками, проволочными ловушками, полными всевозможных птиц.

Проталкиваясь без всякой определенной цели, я неожиданно попал в довольно большой круг зевак. В центре его стоял высокий человек в распахнутой, несмотря на мороз, шубе. В одной руке у него было несколько стоящих друг на друге клеток, а толстыми пальцами другой он с необычайной ловкостью открывал поочередно дверцы клеток. Птицы вылетали и, поднявшись высоко над толпой, над темно-красной громадой мертвого собора, уносились куда-то в морозную дымку.

Человек отдавал пустые клетки мальчишкам, швырял им гривенники, а они подносили ему все новые и новые клетки и садки.

Я вспомнил про синюю птицу, которая по моей вине чуть не погибла среди сугробов, и сердито спросил:

— Зачем вы выпускаете птиц? Они же замерзнут!

— Да это синицы! — весело отозвался высокий человек и даже подмигнул мне.

Я весь напрягся: синицы — да ведь это же почти синие птицы!

— Ну и что же? — еще более сердито спросил я.

— Эх ты, москвич, ничего ты не понимаешь, — ответил высокий человек, — синицы привыкли жить в холоде. Кроме того, у них очень высокая температура — больше сорока двух градусов, они легко переносят мороз.

Вот оно как! Хотя человек говорил со мной свысока и даже несколько насмешливо, он отчего-то показался мне очень симпатичным, внушающим доверие, и я спросил его:

— А почему же у нас, у людей, нет такой температуры? Нам тоже легче было бы тогда переносить мороз и зиму.

Вместо ответа высокий человек неожиданно тяжело и надолго закашлялся. Успокоившись, наконец, он задумчиво посмотрел на меня большими потемневшими цыганскими глазами и негромко сказал:

— Если бы у нас была такая температура, мы бы очень быстро умерли. Это дано только крылатым, мальчик.

Надолго запомнил я тот разговор.

А когда много лет спустя рассказал о нем другу — поэту Павлу Когану, позже, в сорок втором, погибшему на фронте, он стал уверять меня, что высокий человек — замечательный поэт Эдуард Багрицкий, с которым он в отрочестве не раз ходил на птичий рынок…

…Ну, вот, пора кончать письмо. Засыплю еще хлебных крошек в кормушку. А тебе, наверно, пора записать только что рожденные стихи. И ты, по выражению Багрицкого, услышишь, как «на сосне в ответ синицы рассыпают бубенцы», и многое услышишь из того, что слышал и он и Павел, из того, что дано услышать только вам — крылатым.

ЖИВАЯ ВОДА

Молодой человек в прошитых белыми нитками джинсах и рубашке навыпуск легко перепрыгнул через забор и подошел ко мне.

— Это база археологической экспедиции? — непринужденно спросил он.

— Да, садитесь.

Молодой человек бросил на стол тощую сумку авиационного агентства «Сабена» и сел рядом со мной на один из брезентовых стульев, стоящих под деревьями возле нашего склада.

— Можно видеть начальника экспедиции? — также непринужденно спросил он.

— Я начальник.

— Видите ли, — серьезно сказал молодой человек, — я ветеринар и нахожусь здесь на отдыхе. С детства интересуюсь археологией. Хочу принести посильную пользу. Может, у вас тут коровка заболела или лошадка, так я вылечу.

— Нет. У нас нет ни коровок, ни лошадок. Но вот наши куры страдают мигренью, и это отражается на их вкусовых качествах. Если накормите их пирамидоном, сделаете большой вклад в науку.

Молодой человек отер пот со лба шелковым клетчатым платком и, улыбаясь, заявил:

— Да, вижу, что вас бесполезно разыгрывать. Я корреспондент (тут он назвал известный московский журнал) Григорий Турчанинов, — и показал удостоверение. — Приехал к вам, чтобы поработать в экспедиции и собрать материал для очерка. Какую работу вы мне можете предложить?

— Что ж, — покорно согласился я, — есть работа. Нам нужны здоровые рабочие руки. Вон видите — там на бугре стоит высокий человек в очках? Это наш старший архитектор Барабанов. Скажите ему, что вы зачислены рабочим-землекопом. Он вам даст работу.

— А какие условия? — насторожившись, спросил Турчанинов.

— Восемь часов землекопной работы. Оплата рубль двадцать копеек в день. Воскресенье не оплачивается. Жилье и питание дает экспедиция.

— А другой работы, более квалифицированной, для меня не найдется? — осторожно спросил Турчанинов.

— Для другой надо быть археологом.

Турчанинов пожал плечами и отправился к Барабанову. Саша Барабанов не любил пижонов. Оглядев Турчанинова и выслушав его, он угрюмо сказал:

— Возьми лопату. В двух метрах от забора, вон у того кола, выкопай яму — метр на метр, глубиной два с половиной метра. Чтоб к обеду была готова. Покажи ладони.

Турчанинов показал.

— Хм, — удивленно буркнул Саша, — греблей, что ли, занимался? Все равно бинтуй.

Турчанинов, уже во второй раз пожав плечами, бинтовать не захотел и, положив на плечо лопату, отправился к колу. Он аккуратно повесил на забор рубашку и джинсы и, оставшись в одних трусах, стал копать. Непривычка и жаркое молдавское солнце вскоре взяли свое. Чтобы пот не заливал глаза, Турчанинов повязал лоб шелковым платком, что стоило ему еще одного презрительного взгляда Барабанова.