Возвращение - [16]

Мужчина резко вырвал у нее из рук бокал и зашагал прочь. «Обидчивый парень, — отметила про себя София. — Мы только что освободили твою страну, и тебе следовало бы проявлять большее воодушевление». Она тут же забыла о произошедшем инциденте. «Сосредоточься, София, — приказала она себе. — Очень скоро ты встретишься с королевой».

Глава 4

Группа лиц, стоящих на расположенном в дальнем углу бального зала возвышении, состояла из трех судей Международного суда и одного представителя Гаагского трибунала, организации, созданной при поддержке ООН и лично королевы Нидерландов, чье генеалогическое древо насчитывало семь поколений голландских монархов. София присоединилась к группе прокуроров, расположившихся на нижнем ярусе, куда их провел организатор мероприятия, попросив подождать. Рядом с Софией находился ее коллега и лучший друг Тарик Абдул-Хаким. Как и она, он был помощником заместителя прокурора в Международном суде, и над делом Умойи они работали вместе. Они были знакомы много лет, со времен стажировки в Лондоне, и София обожала Тарика. Мужчина обладал поистине притягательной внешностью — кремового цвета кожа, пронзительные глаза и классические, словно высеченные искусным скульптором черты лица. Он был талантливым лингвистом и по-анг лийски говорил с приятным акцентом. За время совместной работы их стало связывать гораздо больше, чем просто узы дружбы. Тарик был одним из немногих людей, с кем София поделилась тем, что происходит в ее семье и кому она рассказала о Греге и детях.

— Ты в порядке, Цветочек? — шепотом спросил Тарик.

— Ну разумеется. Отчего бы мне не быть в порядке?

— Вполне возможно, что ты bouleversee[19] тем фактом, что твоей бывший муж сегодня снова женится.

София небрежно взмахнула рукой, хотя и знала, что ей не удастся одурачить своего друга.

— Да, он женится. Все к этому шло. Он же мужчина, а они именно так и поступают — женятся вторично. — При этих словах София тихонько усмехнулась. — Кто-то же должен дальше заниматься их воспитанием.

Сарказм не смог притупить боли, овладевшей ею, когда она вспомнила сообщение Макса. В голове тут же возник вопрос, на который не было ответа, — а стоит ли ее карьера той цены, что она за нее заплатила?

— Какое лестное мнение о мужчинах, — заметил Тарик. — После церемонии я отвезу тебя куда-нибудь и напою так, что ты забудешь собственное имя.

— Звучит заманчиво.

— А разве вы, американцы, не так обычно поступаете — отправляетесь в бар и напиваетесь до беспамятства?

София фыркнула:

— Ты понятия не имеешь, о чем толкуешь. Ты же не употребляешь спиртное.

— Но я его покупаю. Отвезу-ка я тебя в клуб «Силлес».

София знала, что примет приглашение и отправится с ним в этот один из самых популярных клубов Гааги, куда часто захаживает европейская элита. Понимала она и то, что зависть всех посетительниц клуба ей обеспечена, потому что Тарик мог без труда вскружить голову кому угодно. Он был элегантным, с налетом грусти во взгляде, причем грусть эта была неподдельная, хотя немногие знали о побудивших ее причинах. Выпускник Окс форда, один из лучших юристов в мире, Тарик полностью посвятил себя служению Фемиде. Тем не менее, будучи геем и уроженцем Саудовской Аравии, каждый день он вынужден был вести личную битву, на его родине интимная связь с человеком своего пола каралась смертной казнью.

— Благодарю за приглашение, — сказала София, — но после церемонии мне очень нужно домой. Меня работа ждет…

— Аллах не запрещает иметь хоть какое-то подобие жизни.

— Она у меня есть.

— Нет, у тебя есть твоя работа — в суде или в офисе — и есть немного времени на сон. Ах да, я забыл упомянуть об этом твоем ужасном спорте.

— Вовсе он не ужасный. Плавание на дальние дистанции действует на меня благотворно. — София постоянно тренировалась для каких-то состязаний, правда никогда — ни единого раза — не занимала первого места, зато всегда финишировала. Всегда.

Тарику, самой напряженной физической нагрузкой которого был подъем на лифте до нужного этажа, спортивные занятия Софии казались очень опасными.

— Барахтание в ледяной воде в мокром купальнике — это безумие. Тебе нужно повеселиться, Цветочек, нужно, чтобы в твоей жизни появилось еще что-то помимо работы. Я понимаю, почему ты страшишься отпустить себя на свободу. Считаешь, что, если позволишь себе радоваться жизни, это нарушит твою епитимью.

— Да что тебе известно о наложении епитимьи?

— Чувство вины могут испытывать не только христиане, — назидательно произнес Тарик. — Ты чувствуешь вину перед своими детьми, поэтому отказываешь себе даже в малейших радостях. Все просто, но ничем хорошим это для тебя не закончится, вне зависимости от того, будешь ли ты в суде уличать террористов или станешь кататься на велосипеде по улице Хогевег в разгар туристического сезона.

— Верно. Я по-прежнему отделена от своих детей.

— Ты даешь своим детям очень многое — мать, которая заботится о благе мира и старается сделать его лучшим местом для жизни. Неужели ты думаешь, что они предпочли бы, чтобы ты возила их на тренировки по футболу и по магазинам?

— Иногда да. — Она знала, что ничего уже не изменить, но не могла не гадать, как сложилась бы судьба Дэзи, если бы она уделяла дочери больше времени.