Возвращение великого воеводы - [50]

Тут уж взорвался и великий воевода:

– Это ты надо мной издеваешься! Знаешь же, что до восемнадцати лет я полным дураком был! И грамоте обучался спехом, в добавку к воинским наукам. И о государстве не меньше твоего думал! Так упорно думал, что против брата своего родного пошел и твою сторону принял! А то, что в младенчестве один ты остался, то врешь бессовестно! Отец мой тебя опекал и холил, и лелеял не меньше, чем своих родных детей. И великим князем Владимирским ты стал не потому, что в младенчестве на коня сел, а потому, что отец мой[18] о том позаботился.

К шатру великого воеводы подошел Боброк, как бы невзначай поинтересовавшись у Адаша:

– Ну что они там?

– Не ходи туда, князь, – остановил его Адаш, сурово глядя прямо в глаза. – Не надо.

– Так ведь кричат… Как бы чего не вышло…

– Ничего не случится, не бойся. То – братская беседа. Договорятся.

А Сашка меж тем продолжал разговор на повышенных тонах, не давая Дмитрию вставить ни слова.

– Говоришь, что нужен я тебе? С самого начала этой войны был я тебе так нужен, что более подходящего места, чем обозом командовать, ты мне не нашел.

Дмитрий, оправдываясь, ответил уже чуть потише:

– Не мог я тебя поставить над теми, кто еще помнит брата и отца твоего. Двусмысленно это. Потому и держал тебя на удалении от всех темников. – Потом последовала некоторая пауза, во время которой за пределы шатра не доносилось никаких членораздельных звуков, а только низкое «бу-бу-бу…». – Ну почему так? Почему? Почему все, что дается мне через пот, слезы и кровь, тебе достается играючи? – Эти слова, полные горечи, были сказаны уже не столь громко, и Адашу с Боброком, чтобы расслышать их, пришлось напрягать слух. – И царем ты быть не хотел, а мог бы им стать, но сделал царем меня, и Михаила, шутя, в сторону отодвинул, сделав меня базилевсом и султаном турок. И даже та же Ольга Тютчева, лишь завидев тебя, прыгнула к тебе в объятия. А ведь я ее больше года обхаживал; и мужа ее возвысил и всю его родню подле себя пригрел… А она – ничего…

– Отпусти меня, Дмитрий, – вновь попросил Сашка.

– Да не могу я тебя отпустить, пока Михаил своего поражения не признает, пока силой я крепость не возьму. А ты у меня вроде оберега; пока ты со мной, и меня везение не оставляет.

– Отпусти, брат, Христом Богом молю.

– Как только война закончится, и мгновения не задержу. Бросай войско, забирай своих холопов и ступай на все четыре стороны.

– Ладно. – В Сашкином голосе зазвенел металл. – Приезжай тогда завтра, как солнце взойдет. В этом шатре тебя будет ждать Михаил Тверской.

Послышался короткий смешок Дмитрия:

– Что ж… Коли так будет, то завтра утром и поедешь куда душе твоей угодно.

Великий воевода выскочил из шатра красный как рак и, метнув быстрый взгляд на Боброка, приказал Адашу:

– Найди Безуглого и вместе с ним возвращайся.

Не желая, видимо, вновь сталкиваться с Дмитрием, великий воевода сделал несколько шагов в сторону, заходя за шатер. Боброк последовал за ним.

– Что, Тимофей Васильевич? Может, помощь моя нужна?

– Нет, – ответил великий воевода. – Об одном прошу: если слышал что, забудь. Это личное. А сейчас, Дмитрий Михайлович, будь с великим князем. Пейте, развлекайтесь, гуляйте, а на меня не обращайте внимания. Мне необходимо кое-какие свои делишки в порядок привести.

Боброк ушел догонять великого князя, а вскорости и Адаш с Безуглым появились.

– Гаврила Иванович, ты сможешь найти того грека-золотаря, что в крепость обещался провести? – спросил Сашка, лишь только они уединились в шатре.

– И искать не надо, – ответил Безуглый. – Я его из лагеря и не выпускал никуда. Он у меня под охраной сидит.

– Что б я делал без тебя! – вздохнул великий воевода. – Давай его сюда. А ты, Адаш, выстави у шатра караул надежный. На таком расстоянии, чтобы ни одна сволочь ничего подслушать не могла. Да… И чтоб особо не светились. Не надо доспехов, оружия напоказ… Наверняка за нами наблюдают…

– Понял, государь. Можешь не продолжать.

Адаш с Безуглым ушли, а Сашка остался в шатре – дожидаться их возвращения. Через двадцать минут совещание продолжилось, но уже с участием грека-проводника. Началось оно с возмущенных восклицаний грека, но всего лишь несколько слов по-гречески, сказанных Безуглым, сразу же его успокоили.

– Что это он? – спросил Сашка.

– Жалуется на меня вашему высочеству, что я его свободы лишил, – пояснил Безуглый.

– А-а… Спроси у него, каким образом он собирался провести нас во дворец базилевса?

Безуглый перевел. Грек, энергично жестикулируя, принялся долго и, видимо, подробно что-то объяснять. Безуглый задал несколько уточняющих вопросов, грек ответил.

– Он работал золотарем во дворце. Но там у них нет выгребных ям, а стоят специальные посудины и к ним трубы глиняные подведены. В эти посудины нужду и справляют, после чего водой все смывают. Идут эти трубы по всему дворцу – сверху вниз. И вода та с нечистотами по трубам вниз уходит и попадает в сточную канаву. Канава та находится под землей, и куда она ведет и где наружу выходит, никто из горожан уже и не помнит. И он бы не знал, если б не случай. В его обязанности, – Безуглый кивнул на грека, – входило, чтобы посудины с трубами работали безукоризненно. А тут случилась непогода великая, буря страшная на море почти неделю бушевала. Волны по нему гуляли… О-го-го… И тут вода с нечистотами перестала из дворца уходить. Она стала накапливаться в колодце, что в хозяйственном дворе находится, а потом и наружу полезла, весь двор залила.