Возвращение в Оксфорд - [22]

— Ну вот, — перебила мисс Шустер-Слэтт, — боюсь, я была страшно бестактна. Мама всегда мне говорила: «Сэди, ты такая бестактная! В жизни не видела такой бестактной девочки». Но я увлекающаяся натура, меня заносит. Не успеваю остановиться и подумать. И в работе то же самое. Не считаюсь ни со своими чувствами, ни с чужими. Просто иду и спрашиваю — и обычно получаю ответ.

После чего мисс Шустер-Слэтт, с бóльшим тактом, чем можно было бы ожидать, триумфально увела беседу в сторону собственной работы, которая оказалась каким-то образом связана со стерилизацией неприспособленных и поощрением браков между представителями интеллигенции.

Гарриет тем временем огорченно спрашивала себя, какой бес в нее вселился — зачем было демонстрировать все худшие свои черты при одном упоминании имени Уимзи? Он не сделал ей ничего дурного, только лишь спас от постыдной смерти и предложил непоколебимую личную преданность, не требуя и не ожидая благодарности ни за одно, ни за другое. Не очень-то красиво, что в ответ она только и способна, что огрызаться. Все дело в том, думала Гарриет, что у меня комплекс неполноценности, и, к сожалению, то, что я это осознаю, ничуть не помогает. Он мог бы так понравиться мне, если бы мы встретились на равных…

Ректор постучала по столу. В трапезной воцарилась благословенная тишина. Мисс Шоу встала, чтобы произнести тост во славу университета.

Она говорила проникновенно, разворачивая великий свиток истории, превознося гуманитарные науки, возвещая Pax Academica[43] миру, охваченному смутой. «Оксфорд не раз называли родиной проигранных битв: если любовь к знанию ради знания — битва, проигранная в остальном мире, то пусть хотя бы здесь эта любовь найдет себе верный приют».

Это великолепно, но это не война,[44] подумала Гарриет. И вдруг, позволив воображению то вплетаться в слова оратора, то уходить в сторону, она увидела это именно как священную войну, и сразу же все разнородное, абсурдное в своей пестроте собрание болтающих женщин вдруг предстало в единстве со всеми мужчинами и женщинами, для которых интеллектуальная цельность значит больше, чем материальное благополучие, — защитники цитадели человеческой души, чьи разногласия забыты перед лицом общего врага. Быть верным своему призванию, какие бы безум ства ты ни совершал в личной жизни, — это и есть путь к душевному покою. Свободного гражданина этого великого города нельзя пленить, нельзя унизить — здесь у всех равные права.

Именитый профессор, вставший, чтобы ответить на тост, говорил о том, что есть различия в дарованиях, но дух тот же.[45] Однажды взятая нота звенела на устах каждого оратора и в ушах каждого слушателя. И отчет о прошедшем учебном годе, представленный ректором, не прозвучал диссонансом — все эти назначения, степени, стипендии были домашними, бытовыми деталями, без которых сообщество не смогло бы существовать. В блеске торжественной встречи выпускников каждый осознавал, что он — славного града житель.[46] Может быть, старого и старомодного, с неудобными зданиями и узкими улицами, где пешеходы глупо бранятся о праве прохода,[47] но стоит этот град на священных холмах,[48] и шпили его упираются в небо.

Гарриет уходила из трапезной в приподнятом настроении, к тому же выяснилось, что она приглашена на кофе к декану.

Она приняла приглашение, предварительно убедившись, что Мэри Стоукс не претендует на ее общество — врач велел ей рано ложиться. Гарриет отправилась в Новый двор и постучала в дверь мисс Мартин. В гостиной она обнаружила Бетти Армстронг, Фиби Такер, мисс де Вайн, мисс Стивенс (казначея), еще одного члена колледжа по имени мисс Бартон и нескольких выпускников, которые окончили колледж раньше ее. Декан, разливая кофе, весело помахала ей рукой:

— Проходите! Здесь настоящий кофе. А с кофе в трапезной ничего нельзя сделать, Стив?

— Разве только создать специальный фонд, — сказала мисс Стивенс. — Вы, верно, не пытались посчитать, сколько стоит напоить двести человек первоклассным кофе.

— Да, понимаю, — отозвалась мисс Мартин. — Так утомительна эта жалкая бедность. Я, пожалуй, скажу про это Флакетт. Помните Флакетт — богатую девушку со странностями? Была на вашем курсе, мисс Фортескью. Она только что ходила за мной по пятам — хотела передать в дар колледжу аквариум с тропическими рыбками. Говорила, что они оживят естественнонаучную аудиторию.

— Если бы рыбки оживили еще и лекторов, — ответила мисс Фортескью, — это было бы совсем неплохо. Лекции мисс Гильярд по конституционному развитию были в наши дни просто пыткой.

— О боже! Это конституционное развитие! Ох, ведь оно и до сих пор читается — каждый год она начинает примерно с тридцатью слушателями, а к концу остаются только два-три прилежных темнокожих студента,[49] которые записывают в тетрадочку каждую ее фразу. Те же лекции, слово в слово, — никаким рыбкам не под силу их оживить. Ну вот, а я ей говорю: «Это очень мило с вашей стороны, мисс Флакетт, но не думаю, что рыбки тут приживутся. Им ведь нужна специальная система обогрева, верно? И это лишняя работа садовникам». У нее был такой разочарованный вид, что я отправила ее к казначею.