Возвращение в небо - [14]

Засмотревшись на детей, я не заметил, что произошло на одном из плотов, которые причаливали к берегу, по вдруг услышал отчаянный крик. Бросился на голос и увидел двух детей, боровшихся с течением в нескольких метрах от берега. Я подбежал вовремя и вынес детей на сушу.

Это оказались мальчик и девочка лет пяти-шести. Бледные, насмерть перепуганные, они вцепились в меня посиневшими ручонками и приникли ко мне, дрожа от страха. Сердце дрогнуло от жалости. Никогда, ни до этого, ни после, не испытывал я таких горьких минут...

Засад на берегу было несколько. Позавтракав, мы увидели, что справа взвилась сигнальная ракета, и сейчас же заревели моторы. Взлетели "лавочкины", и в небе тут же послышалась стрельба. "Мессершмитты" уже были над нами. Прошло несколько минут, и прямо в Волгу рухнул один из советских истребителей. Вскоре та же участь постигла один самолет противника. Но нашу четверку почему-то никто не беспокоил - может, о ней забыли?..

Ожидая сигнала, мы сидели под машинами, замаскированными ветками. Воздушный бой, не умолкавший ни на минуту, откатился куда-то в сторону, над нами все г тихло. Так и прождали сигнала до вечера. На закате пришел приказ возвратиться на свой аэродром. А вскоре я узнал, что на том месте, где находилась наша засада, был оборудован ложный аэродром, неизменно привлекавший к себе немецкие бомбардировщики.

В октябре 1942 года гитлеровцы овладели территорией Сталинградского тракторного завода и вышли к Волге. Их бомбардировочная авиация действовала непрерывно. А наш поредевший истребительный полк был в состоянии лишь изредка посылать на разведку один-два самолета.

В один из дней мне приказали пройтись вдоль железной дороги до Котельниково, просмотреть ближайшие станции и разъезды, а на обратном маршруте - линию соприкосновения наших войск с противником в районе озера Цаца.

Садовое, Гремячий, Котельниково, Дубовское - в каждом полете мы обнаруживали на этом маршруте эшелоны. А там, где находились эшелоны, по нас остервенело били зенитки. Так было и в тот раз, когда я один летел на малой высоте чуть в стороне от железнодорожного полотна, пытаясь разглядеть силуэты паровозов и вагонов.

Возвращался над прикаспийской степью, над озерами и редкими селениями. В степи обнаружил ходы сообщения, артиллерийские позиции, транспорты на дорогах. Потом показались озера, заросшие густым камышом. Здесь, как предупредили меня, часто сосредоточивались вражеские войска и надо было смотреть в оба.

Вначале ничто не вызывало подозрений. Потом в зарослях камыша мелькнуло темное квадратное пятно. Развернулся, прошел снова над камышами. И сразу увидел четкие контуры танка, прикрытого ветками. Развернулся еще раз, снизился. Танков было больше сотни.

По моему самолету не было сделано ни единого выстрела: те, кто находился на земле, не хотели себя обнаруживать. Им важно было сохранить втайне скопление войск. Они явно готовились к наступлению.

С этим твердым убеждением летел я домой, и было очень грустно на душе. Нашей боевой техники почему-то нигде не видно, а враг подтягивает свою, душит Сталинград...

Приземлившись, я бросился бегом на КП. По моему виду майор Морозов понял, что я привез важные сведения.

- Говори, буду сразу передавать твое донесение в штаб армии, - сказал он и взялся за телефон.

Связавшись со штабом, Морозов протянул трубку мне.

- Докладывайте. Слушаю вас, лейтенант, - услышал я голос командарма.

- Товарищ генерал, в районе озера Цаца сосредоточено около сотни танков...

- Ни слова о том, что вы видели, - оборвал меня командарм. - Доложите, что разведано на территории противника. Ясно?

- Ясно, товарищ генерал!

Мне действительно было все ясно: очевидно, я первый из нашего полка увидел советские танки, подведенные к фронту!

Продиктовав оперативному дежурному донесение, я ушел с КП. Переполненный предчувствием чего-то большого и важного, я боялся встретиться с кем-нибудь из однополчан, чтобы не заговорить о том, что будоражило мысли. Так, значит, боевая техника и люди у нас есть. Советское командование готовит сокрушительный контрудар по врагу. Значит, самолеты тоже стоят где-то на запасных аэродромах, ждут своего дня!

Мысли снова и снова возвращались к танкам. Такая сила незаметно подтянута к самому фронту! Какое это большое искусство! Десятки машин были безупречно скрыты от наблюдения воздушной разведки, а одна была замаскирована плохо, и это сводило на нет усилия многих людей! Думая об этом, я отчаянно ругал того растяпу, который невольно подвел своих товарищей...

В конце октября командир нашего полка собрал всех летчиков и объявил, что Амет-Хана, Степаненко, Борисова и меня откомандировывают в авиаполк, который находится в тылу на переподготовке и пополнении.

За ужином майор Морозов, подняв фронтовую чарку, сказал:

- Мне тяжело отпускать сразу четырех хороших летчиков. Амет-Хан, Степаненко и Борисов прошли под Знаменем нашего полка большой боевой путь. Лавриненков за три месяца перенял самое ценное из нашего опыта и стал достойным членом нашего гвардейского коллектива... Утешает только то, что мы посылаем четырех летчиков в прославленный девятый гвардейский полк. Он не раз летал вместе с нами. Мы хорошо знаем его соколов и их командира подполковника Льва Шестакова. И я уверен, что еще не раз услышим имена Амет-Хана, Степаненко, Борисова и Лавриненкова. За их боевые успехи!