Возвращение в Итаку - [45]

Когда я учился в седьмом классе, он написал, что работает теперь в портовом городе, в рыбопромысловом управлении, что открылось здесь мореходное училище, где курсанты на всем казенном, что там я могу получить хорошую специальность, и матери будет легче, останется только сестренку поднять… О море мечтал я давно, только как все это устроить, не знал, в высшее военно-морское надо аттестат зрелости, а вот про средние мореходки у нас в сухопутном городе не было известно…

Мать поплакала, соседки похвалили доброго человека, не забывшего вдову с ребятишками, а я, конечно, ликовал и навалился на учебу. Юрий Федорович о строгостях в этом плане предупреждал. Потом я соблазнил открывшейся перспективой и Стаса…

Приемные экзамены в училище я сдал на «отлично», Мирончуку за меня краснеть не пришлось. И с тех пор и до конца я старался следовать этой линии. По сути дела за помощью к нему я не обращался, но само его существование придавало мне силы, уверенность, что ли…

От других я знал, что он строг, но справедлив, а ко мне он относился очень просто, видел во мне равного и говорил как с равным… Когда я был курсантом, то часто приходил к нему, обязательно дождавшись приглашения от Мирончука самого или от тети Маши, его сестры. Родные у них погибли, а тетя Маша в бомбежку ослепла, и они жили вдвоем, два добрых, отзывчивых на чужую беду человека.

Когда кончил мореходку и женился, к Мирончуку заходить стал все реже и реже – я мало бывал теперь на берегу. В конторе с Юрием Федоровичем мы встречались часто – ведь он был секретарем нашего парткома, и рекомендацию в партию получил я от него…

И вот сейчас, в камере, я стал рассказывать все, что произошло со мной, не скрывая ни одной мелочи.

Когда я закончил, Мирончук вытащил новую сигарету, протянул мне и достал другую – для себя.

– Так значит…

Он чиркнул спичкой и дал мне прикурить.

– Значит, про Коллинза ты следователю ничего не рассказал?

– Я не был до конца уверен, что его трюк с рапортом – правда… Мало ли что мог придумать такой мистер. Ведь я-то своими глазами взрыва не видел. Помню лишь, что меня сорвало с трапа, когда я спускался с мостика. И вообще мне думалось, что надо выждать, узнать, какое обвинение против меня выдвигают.

– И ты, значит, поначалу промолчал, а потом, не упоминая о Коллинзе, выдвинул версию с миной?

– Да. А когда следователь показал мне документ с Фарлендских островов, тогда уже было поздно говорить о Коллинзе.

– Дурак ты, Волков, дурак… А впрочем, может, в чем-то ты и прав. Раз уж не рассказал всего сразу… Если б я не знал тебя столько, не знал твоего отца, то вряд ли поверил бы этому. Вот если б сразу… Да… запутал ты дело. Жаль, что я был во время следствия в море. Состоись этот разговор сразу после твоего возвращения, глядишь, все содеялось бы по-другому. Кстати, мы с начальником управления получили за «Кальмара» по строгому выговору с занесением.

– А вы-то при чем?

– А вот при том… Но дело не в нас, мы на свободе, а ты вот здесь… Еще до разговора с тобой я чувствовал, что попал ты, Волков, в сложную переделку. Ведь сам-то ты твердо убежден, что с прокладкой было все в порядке? Я понимаю, почему ты выбрал северный пролив – торопился сдать рыбу, и все-таки…

– Никаких рифов не было, Юрий Федорович, в этом я уверен. Но вот как быть с рапортом, что у Коллинза в сейфе?

– Да, закручено лихо. А ведь ясность могла и раньше появиться. Тут ты и сам виноват. Смолчал напрасно… Но все равно… Я за тобой, Волков, с первого дня, как ты в контору нашу пришел, наблюдаю, чувствую, что не ошибся в тебе…

– Зато я сам в себе крепко ошибся!..

– Что ж, Олег, твое положение действительно не из простых. Сейчас против тебя выступают факты. Вопрос в том, соответствуют ли они действительности? Я верю тебе, Волков, но против фактов эмоции и интуиция бессильны. Нужны доказательства. Добыть их при сложившейся обстановке трудно. Нужны адреса тех людей в Бриссене, которые помогли тебе и Денисову…

– Постойте, Юрий Федорович, – перебил я Мирончука, – мне не хотелось бы ставить их под удар…

Мирончук задумался.

– Пожалуй, ты прав, – сказал он. – Надо прикинуть, как лучше размотать этот клубок. В конце концов их показания в твою пользу мы не обязаны предъявлять тамошним властям, власти могут об этих показаниях не знать. Весь вопрос в том, как раздобыть свидетелей, которые слышали взрыв, и заручиться письменными документами на этот счет…

– И что вы намерены предпринять?

– Пока не знаю, надо все обдумать, разработать план. Одно обещаю: за истину будем драться. Расчет Коллинза тоже понятен: он полагает, что восемь лет отсидки – и ты его потенциальный союзник.

Не могу сказать, сколько пройдет времени, пока я вытащу тебя отсюда. Рассчитывай на худшее. Но помни одно: я рекомендовал тебя в партию и продолжаю верить тебе. Сохрани себя таким, какой ты есть, помни, что тюрьма может и надломить человека. Будь стойким, Волков, не потеряй своего лица. И не остервенись, не ожесточи сердце, не думай о себе как о жертве. Понимаю, легче об этом говорить, давать добрые советы, но я верю в тебя, парень…

– Спасибо вам, Юрий Федорович, – сказал я, – спасибо, что верите.