Возвращение. Тьма наступает - [23]

Наконец пришло время уезжать. Люди проголодались – и Бонни предположила, что и Стефан тоже. Когда он сидел с Еленой на коленях, он выглядел очень бледным.

Когда они стояли наверху у лестницы и прощались, Бонни старательно напоминала себе обещание Стефана, что Елена будет здесь, чтобы Бонни и Мередит могли ей помочь. Он ни за что не увезет ее, не предупредив их.

Но ведь они еще не прощаются.

А почему тогда всем казалось, что прощаются?

9

Когда Мэтт, Мередит и Бонни уехали, Стефан остался наедине с Еленой, целомудренно одетой в ночную рубашку, которую принесла Бонни. Темнота за окном успокаивала его уставшие глаза – уставшие не от дневного света, а от того, что ему пришлось сообщать добрым друзьям плохие новости. Но еще тяжелее, чем больные глаза, было мучительное ощущение проголодавшегося вампира. «Ничего, эту проблему мы скоро решим», – сказал себе Стефан. Когда Елена засыпала, он уходил в лес и находил белохвостого оленя. Никто не умеет выслеживать дичь лучше вампиров; никто не мог сравниться со Стефаном в охоте. И хотя для того, чтобы утолить его голод, нужно было несколько оленей, ни один из них не был серьезно ранен.

Но у Елены были другие планы. Спать ей не хотелось, а наедине с ним ей никогда не было скучно. Когда вдалеке затих шум машины, на которой приезжали их гости, она сделала то же, что делала всякий раз, когда на нее нападало такое настроение. Она подлетела к нему по воздуху и приподняла его голову. Ее глаза были закрыты, а рот полуоткрыт. Она ждала.

Стефан торопливо подошел к единственному целому окну и опустил штору – на тот случай, если какому-нибудь ворону придет в голову подглядывать в окошко. Потом он вернулся. Елена, чуть-чуть покрасневшая, была в той же позе, с по-прежнему закрытыми глазами. Иногда Стефану казалось, что, когда Елена хочет поцелуя, она способна таким образом прождать целую вечность.

– Любимая, это действительно получится так, как будто я тебя использую, – сказал он и вздохнул, а потом наклонился и поцеловал ее – нежно и целомудренно.

Елена издала разочарованный звук, очень похожий на кошачье мурлыканье и закончившийся вопросительной ноткой. Она потерлась носом о его подбородок.

– Милая моя, любимая, – сказал Стефан, погладив ее по волосам. – Бонни распутала все и не сделала тебе больно? – Но исходящее от нее тепло уже затягивало его, и он терял силу воли. Верхняя челюсть уже начинала ныть.

Елена снова потерлась носом о подбородок – на этот раз требовательно. Он поцеловал ее чуть подольше. Рассуждая логически, он понимал, что она уже взрослая. Она была старше и неизмеримо опытнее, чем девять месяцев назад, когда они забылись в страстных поцелуях. Но его никогда не оставляло чувство вины, и он не мог не беспокоиться о том, что она не высказала своего согласия, находясь в здравом уме.

На этот раз мурлычущий звук был полон отчаяния. С нее довольно. Ни с того ни с сего она взлетела ему на руки, так что он вдруг оказался перед необходимостью держать на руках теплый, плотный сгусток женственности, и ее «Пожалуйста!» в ту же секунду зазвенело яснее, как звук хрусталя, по которому проводят пальцем.

Это было одно из первых слов, которое она научилась мысленно передавать ему, когда только очнулась, немая и невесомая. И – была ангелом она или нет – но она точно знала, что делает с ним это слово.

Пожалуйста!

– Милая моя малышка, – простонал он. – Любовь моя…

Пожалуйста!

Он поцеловал ее.

Наступило долгое молчание, а потом он почувствовал, что его сердце бьется все чаще и чаще. В его объятиях была теплая, обмякшая Елена, его Елена, когда-то пожертвовашая ради него жизнью. Сейчас они были только вдвоем, они принадлежали друг другу, и Стефану не хотелось ничего менять. Этому наслаждению не мешала даже быстро усиливающаяся боль в верхней челюсти; она сменилась удовольствием от ощущения теплых Елениных губ, которые, дразня, приоткрылись под его губами подобно крыльям бабочки.

Стефан иногда думал, что Елена ближе всего к пробуждению в те мгновения, когда, как сейчас, пребывает как бы в полусне. Именно Елена всегда была инициатором подобных ситуаций, а он лишь подчинялся, не в силах отказать ей. Как-то раз он попытался прервать поцелуй, и тогда Елена, прекратив телепатический разговор, отплыла в дальний угол, уселась среди пыли и паутины и… расплакалась. Стоя перед ней на коленях на жестком дощатом полу, он никак не мог ее утешить. Уговаривая Елену успокоиться, Стефан чуть было не расплакался сам, но все было тщетно, пока он вновь не заключил ее в свои объятия.

Тогда он пообещал себе, что никогда больше не допустит такой ошибки, поэтому сейчас его грызло чувство вины, которое, впрочем, становилось все более слабым. Стефан испытывал потрясение каждый раз, когда Елена внезапно меняла положение своих губ; тогда ему приходилось пятиться, пока они наконец не оказались вдвоем на его кровати. Мысли Стефана стали обрывочными. Он мог думать только о том, что Елена снова с ним, что она, такая волнующая и трепетная, сидит у него на коленях. А потом словно что-то мягко взорвалось у него внутри, и ему больше не нужно было ни к чему себя принуждать.