Возвращение: Стихотворения - [2]

У Барковой на всю жизнь осталось благодарное чувство к «Рабочему краю», приобщившему её к активному участию в литературе. «Три с лишним года моей работы в „Рабочем крае“, — вспоминала поэтесса, — совпали с так называемым „литературным уклоном“ газеты.

Многие теперь обвиняют „Рабкрай“, вынянчивший многих иваново-вознесенских поэтов, за оный „злостный“ уклон. Но мы, поэты (простите за эгоизм), глубоко благодарны газете за этот уклон. Благодаря ему в самое трудное для печати время мы могли многое сказать и художественная продукция наша не осталась под спудом, она увидела свет и нашла своего читателя»[3].

В 1922 году Баркова переезжает в Москву. Вслед за поэтическим сборником «Женщина» появляется ещё одна её небольшая книжка — пьеса «Настасья Костер» (Петроград. 1923). В Москве Баркова работала в секретариате Луначарского, жила в его кремлевской квартире. Короткое время училась в руководимом В. Брюсовым литературном институте.

В судьбе Барковой приняла участие М. И. Ульянова. С её помощью поэтесса подготовила второй сборник стихов, который, к сожалению, до печати не дошел, получила комнату и работу в «Правде». Иногда на страницах этой газеты появлялись заметки и стихи Барковой. Была ещё работа в мелких ведомственных журналах, в издательствах.

26 декабря 1934 года А. Баркова была арестована по ложному обвинению.

Остановимся подробней на поэтическом дебюте Барковой, на её сборнике «Женщина». Эта книга, как уже говорилось выше, рождалась в самом тесном контакте с жизнью. Но будем помнить и другое: истинная поэзия, отражая действительность, по-особому преобразует её. Искать в поэтическом творчестве прямого слепка с жизни не стоит. Тем более, когда речь идет о такой неукротимой романтической натуре, какой была Анна Баркова.

Вспоминаю свой рдяный рассвет.

Он сулил не добро, не добро.

Как дерзко плясало в осьмнадцать лет

На бумаге мое перо!

Казалось — пойду и всё возьму.

Осилю тоску, злобу и тьму.

Так казалось… А почему?

Говорят, что был излом, декаданс

И некий странный болезненный транс.

А я думаю — силы неловкий взлет,

И теперь её никто не вернет.

Так охарактеризовала Баркова в поздних стихах начало своего творчества. На редкость глубокая характеристика!

Желание осилить «тоску, злобу и тьму», неприятие старого звучит во многих стихах первого сборника Барковой. Лирическая героиня предстает здесь нередко как олицетворенное возмездие прошлому. Она — предтеча женщины будущих времен. Осталось совсем немного времени, когда миру будет явлен величавый вид амазонки. Уже слышен топот её коня. Уже в страстном порыве готова броситься под её копыта лирическая героиня Барковой:

Поэтесса великой эры,

Топчи, топчи мои песни-цветы!

Утоли жажду моей веры

Из чаши новой красоты!..

В сборнике Барковой «Женщина» было много такого, что давало основание зачислить её в разряд самых горячих ниспровергателей проклятого прошлого. Здесь взрывают церкви и пляшут на кладбище. Здесь идет в освободительный бой красноармейка с красной звездой на рукаве. Здесь прославляется любовь к «красному ткачу» и отвергается любовь «хрупколилейного» принца. И впрямь, как выразился о Барковой один из критиков двадцатых годов, перед нами Жанна д’Арк новой поэзии…

Но вот вопрос. Почему так неприязненно встретила «Женщину» пролеткультовская критика, те, кто, казалось бы, в первую очередь должен был радоваться выходу в свет сборника Барковой? В одном из писем к автору данной статьи Анна Александровна заметила: «Пролеткультовцы приняли в штыки мои стихи (а читал их в Доме печати, том же самом, что сейчас Дом журналистов, А. В. Луначарский 5-го июня 1922 г.). Все обвинения свалились на мою голову: мистицизм, эстетизм, индивидуализм, полнейшая чуждость пролетарской идеологии и, разумеется, „пролетарской“ поэзии.

В защиту мою выступил только покойный Б. Пастернак… Заревые, Огневые, (фамилий их я не помню) усердно громили меня». И далее Баркова дает такую оценку своей ранней поэзии: «Мои писания скорей можно отнести к разряду некоего отвлеченного романтизма той эпохи, эпохи первых лет резолюции, эпохи военного коммунизма».

Вряд ли Баркова права, отрицая влияние пролеткультовцев. Но вместе с тем бесспорен тот факт, что её поэзия далеко выходила за рамки ортодоксальной пролеткультовской эстетики. Слишком много в поэзии Барковой непосредственного, антидогматического, «текучего», чтобы подчиниться готовым схемам жизни и творчества. Через всю книгу «Женщина» проходит мотив внутренней борьбы, раздвоенности лирической героини, которая, отрицая «вечные» чувства, любовь в её прежнем виде, не может в то же время освободиться от груза «прошлых» лет. «Амазонка с грозным оружием» встречается в её стихах с «пугливой женщиной-ребенком». Поэтесса не знает, что делать ей с этим, говоря словами Пастернака, «призраком на разливе души». Она готова пожаловаться на свою слабость, на свое неумение освободиться от плена любовной тоски, делающей ее «маленькой и робкой». Не случайно возникает упрек-обращение к древнегреческой поэтессе Сафо, прародительнице сердечной песни женщины:

Взором томно таинственным

Ты зачем меня обняла?