Возвращение Скарамуша - [112]

Но Мосье не произнёс вслух ни одного из своих риторических вопросов. Эта холодная неприступная добродетель не растает от его доводов. Приступ гнева видоизменил его страсть. Теперь принцу почти хотелось причинить боль этой маленькой дуре. В какое-то мгновение мосье чуть не поддался этому порыву но он ненавидел всяческое насилие. Кроме того, его высочество страдал от излишней полноты, и любое физическое усилие вызывало у него одышку. А судя по тому, как легко эта девица вырвалась у него из рук, справиться с ней нелегко, если вообще возможно.

Нет, придётся снова прибегнуть к хитрости. Мосье всегда больше доверял своему уму, нежели мышцам.

— Недостойно? — эхом повторил он, и взгляд его сделался печальным. В больших блестящих глазах застыла трогательная мольба. — Пусть будет так, дитя моё. Вы научите меня достоинству. Ибо во всём мире для меня нет никого и ничего более ценного, чем вы. Даже трон не имеет для меня такого значения. — Последнее замечание призвано было напомнить строптивице, как близко стоит он к трону. Но оно, казалось, не произвело на маленькую дурочку никакого впечатления. Она по-прежнему отгораживалась от Мосье своим ледяным достоинством.

— Монсеньор, я здесь одна… — начала Алина и вдруг осеклась. Она пристально посмотрела в лицо регента, и её глаза выдали внезапно осенившую девушку мысль.

В этом мгновенном озарении Алина увидела все прошедшие месяцы, когда принц навязывал ей своё общество; вспомнила уважение, с которым она его принимала, вспомнила, как льстило ей внимание столь высокой особы. В памяти всплыли попытки принца переступить границы их платонической дружбы. Как быстро он отступал всякий раз, когда она показывала, что попытки эти нежелательны! Теперь, увидев в один миг все подобные эпизоды, Алина винила себя за слепоту, которая не позволила ей распознать истинные намерения Мосье. Ей стало нехорошо от мысли, что принц мог воспринять её дружеское участие за поощрение. Несомненно, он счёл её кокеткой, которая изображает непреклонность, чтобы ещё сильнее разжечь страсть поклонника. Вероятно, Мосье решил, что её удерживает отсутствие благоприятной возможности. Вот он и создал такую возможность.

— Так вот зачем вы отправили дядю с поручением к принцу де Конде? Чтобы оставить меня без защиты?

— Без защиты? Что за слова, Алина! В какой защите вы нуждаетесь, помимо собственной воли? Кто посмеет нарушить её? Не я, во всяком случае.

— Вы успокоили меня, монсеньор. — К своему удивлению, Мосье понял, что она иронизирует. И, пока он пытался осмыслить сей факт, Алина добавила, сопроводив свои слова величественным кивком: — Я прошу, монсеньор, чтобы вы оставили меня.

Но Мосье не двинулся с места и даже расставил шире ноги, словно желал принять более устойчивую позу. Слегка наклонив голову набок, он оглядел девушку и насмешливо улыбнулся.

— Я не привык, чтобы меня отсылали.

Алина усталым жестом поднесла руку ко лбу.

— Простите меня, ваше высочество. Но этикет здесь…

— Вы правы, моя дорогая. О каком этикете может идти речь, когда дело касается нас с вами?

— Я так поняла, что вы настаивали на правах, которые даёт вам сан.

— С вами? Как можно! Разве я когда-нибудь делал это? Разве я когда-нибудь был для вас принцем?

— Вы всегда были для меня принцем, монсеньор.

— Но не потому, что настаивал на этом. Я всегда хотел быть для вас просто мужчиной. Я хотел добиться вашего внимания, растопить преданностью ваше безразличие, снискать вашу благосклонность. Вас оскорбляют мои признания, дитя моё? Вас оскорбляет, что я предлагаю вам своё обожание, своё сердце, свою жизнь?

В бархатистом голосе звучала слёзная мольба. Не давая Алине времени на ответ, Мосье продолжал:

— Вы пробудили во мне чувства, которые изменили саму мою сущность. Я думаю только о вас, мне нет дела ни до чего, лишь бы вы были рядом, меня ничто не страшит, кроме возможности потерять вас. И всё это ничего для вас не значит? Но даже в этом случае мои слова не могут вас оскорбить. Если вы настоящая женщина — а, видит Бог, это так — вы должны испытывать ко мне сострадание. Неужели вы совершенно бесчувственны? Неужели вас не трогают муки человека, который изменяет самому себе, своему долгу, своему предначертанию, потому что вы свели его с ума?

— Что вы говорите, монсеньор! — вскричала Алина и неожиданно ошеломила его вопросом: — Чего ваше высочество добивается от меня?

— Чего я добиваюсь — Мосье запнулся. Чума побери эту девицу! Может ли мужчина выразиться более определённо? Или она думает загнать его в угол этим немыслимым вопросом? — Чего я добиваюсь! — Он протянул к ней руки. — Алина!

Но девушка не выказала ни малейшего желания припасть к его могучей королевской груди. Она продолжала разглядывать его с неприязненной насмешливой улыбкой.

— Если вы не можете ответить на мой вопрос, монсеньор, что ж, я отвечу за вас. Вы просите меня стать вашей любовницей, не так ли?

Если Алина желала устыдить Мосье, сбив пафос его возвышенных речей презрительным, но точным определением отношений, к которым он стремился, то она потерпела полную неудачу. Его выпученные блестящие глаза округлились от удивления.