Возвращение самурая - [18]

Следующее утро в конторе, однако, оказалось с сюрпризом.

Разбирая предназначенные для перевода накладные, Василий вдруг увидел среди них тонкий листок на шелковистой рисовой бумаге, испещренный иероглифами. Справа шла вертикальная колонка цифр. Василий вчитался: кто-то каллиграфическим почерком услужливо излагал на листке численность солдат и вооружения в японских береговых частях. Сердце застучало и дало сбой: словно кто-то нарочно позаботился о том, чтобы Василию было с чем идти сегодня на Полтавскую. Но прежде чем он успел поразмыслить над своей неожиданной находкой, он обнаружил, что поднялся и направляется к столу майора, заведующего переводческим отделом.

– Я нашел среди накладных не относящуюся к делу бумагу, – четко отрапортовал он, прищелкнув каблуками.

Майор взглянул и опрометью бросился к дверям. Там, за тонкой раздвижной переборкой, разделявшей приспособленный под отдел бывший торговый зал, началась сумятица.

Василий краем уха прислушивался к ней, продолжая перебирать накладные, но мысли его были заняты собственным поступком. Почему он все-таки отнес эту бумагу японцу?

Ответ отыскивался только один: прежде, чем он стал размышлять, его тренированное подсознание борца уловило исходившую от этой находки опасность и подтолкнуло к действию. И как бы ни упрекал себя Василий за необдуманный поступок, действие, видимо, было единственно верным.

* * *

Вечером на Полтавской, в освещенной красной лампочкой фотолаборатории, вынимая из проявителя мокрые снимки, Петр Иванович Кузнецов – владелец фотографии, которому поручили держать связь с Василием, – подтвердил эту догадку:

– Дураки японцы, что ли, такими сведениями разбрасываться? Да коли такая бумажка и есть в наличии, в чем я сильно сомневаюсь, лежит она за бронированными дверями в сейфе. А вообще – зачем ей здесь быть? Ей самое место где-нибудь в Токио, в японском генеральном штабе. А вы молодец, Василий Сергеич, сразу догадались, что вам самураи проверочку устроили.

«В том-то и дело, что не сразу», – усмехнулся про себя Василий. Только уже в гостинице, собираясь на встречу и коря себя за то, что по дурости приходится идти туда с пустыми руками, он подумал, что сведения на листке могли быть сильно заниженными или, наоборот, сознательно завышенными, и тогда он оказал бы партизанскому подполью поистине медвежью услугу. А может, и вообще, подумалось ему, все, что написано на листке, было взято с потолка и, значит, его просто проверяли на благонадежность. И в этом случае, не верни он листок, варианта могло быть два: его либо взяли бы на выходе, либо, учитывая предусмотрительность японцев, проследили бы, кому он понес бумажку…

Он повел плечами, словно внезапно озябнув, и, переводя разговор, сказал небрежно:

– А вообще-то, нам не мешало бы подумать, как объяснить мои частые визиты к вам.

– А что, если вам начать брать у меня уроки фотографического дела? – поразмыслив, предложил собеседник.

– Ну что ж… Предлог вроде бы и не плох… если смотреть на это с нашей точки зрения.

– А если с другой?

– С чего это военный переводчик воспылал любовью к фотографии? Уж не секретные ли документы собрался фотографировать?

– Бог с вами, какие секретные документы! Вас к ним пока и близко не подпускают.

– Так-то оно так… А все же надо обоснование понадежнее.

– Ну что ж… Подумаем. – Фотограф вынул из проявителя последний снимок, положил в фиксатор, сполоснул руки и, медленно вытирая их вафельным, в пятнах, полотенцем, предложил:

– Чайку не хотите? По-китайски, с женьшенем?

– А я после этого ночью спать буду?

– В вашем возрасте да спать? Светланская к полуночи только раскочегаривается – гуляй не хочу! Да и на Мильонную заворачивают любители острых ощущений.

– Неужели я похож на завсегдатая Мильонной?

– Совсем не похож. В этом-то и может быть загвоздка.

– Какая же?

Фотограф бережно протер салфеткой тонкий фарфор чашки и усмехнулся в усы:

– Извольте, Василий Сергеич: японцы ведь вам, по нынешним меркам, неплохо платят. Опять же борьбой этой, поди, кое-что скопили – так ведь? А человек вы несемейный, живете этаким отшельником… Копить в наше ненадежное время только дурак станет. Куда денежки деваете, а? А так бы все ясно: заработал – прогулял. Картишки там или прочие сомнительные удовольствия. Человек со слабостями понятнее и вопросов лишних не вызывает. А нам, сами сказали, лишние вопросы ни к чему.

Василий не без изумления всмотрелся в своего собеседника: ишь как все разложил по полочкам! До тех пор хозяин фотографии казался ему проще, а его согласие сделать в салоне явку подполья можно было объяснить как сочувствием, так и меркантильными интересами. Но фотограф оказался человеком гораздо более занимательным.

– А вы, оказывается, психолог! – не без некоторой иронии заметил Василий.

– Да где нам, мы семинарий не кончали, – в том же тоне отозвался фотограф. – У нас другие были университеты.

– Какие же?

– Шлиссельбург, Нерчинск, Акатуй – доводилось слыхать? А вообще, не в обиду вам, Василий Сергеич, скажу: чем меньше вы обо мне знаете, тем для нас обоих лучше. Как не знали вы обо мне ничего, кроме имени, так и дальше не знайте.