Возвращение самурая - [13]
В этот день в любительском обществе «Спорт» отменили обычные занятия. Но и домой возвращаться не хотелось. Закончив обычную утреннюю пробежку, Ощепков не спеша шел куда глаза глядят по сырым осенним улицам. В отличие от дней Февральской революции никто не митинговал: город словно затаился в ожидании дальнейших вестей. Возле одного из особняков, еще вчера занятого каким-то учреждением, застыл молчаливый караул солдат с красными повязками на рукавах шинелей: Василий не знал, что здесь шел Пленум городского Комитета РСДРП: обсуждалось и было принято постановление в поддержку Питера.
А в начале ноября телеграфисты Владивостока приняли обращение В. И. Ленина ко всем Советам Дальнего Востока с призывом взять власть в свои руки.
29 ноября отряды Красной гвардии блокировали все учреждения Временного правительства во Владивостоке. Был избран новый, большевистский, Совет рабочих и солдатских депутатов. Но не хотела сдавать своих позиций и признавать себя распущенной и прежняя власть в лице земской управы.
Который раз за недолгое время пребывания Василия Сергеевича Ощепкова на родной земле власть в городе переменилась, и ему снова приходилось решать, на чьей он стороне, оставаясь в то же время, по возможности, законопослушным гражданином…
Только вот разобраться бы, какие у нас нынче действуют законы?
На чьей же все-таки стороне настоящая правда? Может быть, и долго еще возвращался бы этот вопрос к Василию, но уже в январе 1918 года в бухту Золотой Рог вошли японские крейсера «Ивами» и «Асахи», а следом за ними и английский крейсер «Суффолк». Вскоре рядом с английским крейсером ошвартовался американский «Нью-Орлеан», затрепетали на ветру звезды и полосы американского флага. На рейде Владивостока появились итальянский «Виторе Эммануил» и французский военный корабль «Жанна д’Арк» и даже румынский и греческий миноносцы.
Как и сказал провидчески отец Алексий, те, кто цеплялся за власть, решили удержать ее с помощью иноземных штыков.
Город насторожился, затих. Даже дома на набережной, казалось, всматривались вопрошающе в океан глазницами своих затемненных окон.
– Все флаги в гости к нам! – услышал как-то Василий на улице невеселую шутку. Впрочем, невеселы были далеко не все: нарядные дамы восхищались выправкой иностранных матросов. Стальные громады на траверзе города казались им гарантами прежнего благополучия.
Светланская – центральная улица города – продолжала жить прежней, казалось, даже еще более веселой и праздничной жизнью. Работали вовсю рестораны, казино и другие увеселительные заведения. Их посетители изо всех сил делали вид, что не существует другого Владивостока: Семеновского базара, торгующего контрабандой, Корейской слободы с ее опиумными притонами и окончательного «дна» – разноязычного квартала Мильонка, в грязных харчевнях которой веселились авантюристы, мелкие торговцы, шулера, проститутки и мошенники со всех концов мира. Этот квартал был своеобразной Хитровкой Владивостока. Его обитателей следовало опасаться.
Но гораздо больше опасения у нарядной публики, фланирующей по Светланской, вызывали солдатские казармы Русского острова, железнодорожные мастерские и рабочий поселок на Первой Речке, мощные заводы – Дальзавод и Эгершельда, сплоченный рабочий коллектив порта.
Опасаясь именно этих сил, консулы Японии, Великобритании, США, Франции, Китая и Бельгии заявили Владивостокскому Совету протест против ликвидации органов власти Временного правительства, приостановки работы таможни и укрепления милиции красногвардейцами. Единственным законным и «демократическим» органом власти в городе и в крае они считали земскую управу. В это время во Владивостоке находилось двенадцать консульств различных стран и консульский корпус как бы представлял в городе мировое общественное мнение.
На иностранное присутствие в бухте Золотой Рог своеобразно откликнулись и торговцы ходовыми продовольственными товарами.
Спустившись однажды из гостиницы в ближайшую булочную, Василий обнаружил там небывалую прежде очередь. А хлеб, оказывается, подорожал почти вдвое.
– Скоро муки и вовсе не будет, – намекал булочник в ответ на глухой ропот очереди.
И в самом деле: через несколько дней городские газеты сообщили, что по требованию Владивостокского консульского корпуса объявлена экономическая блокада Советского Приморья. Запрет ввоза и вывоза – эмбарго – наложили на те 200 тысяч пудов пшеницы, которые были закуплены Советами в Маньчжурии. Готовое к отправке зерно осталось в трюмах пароходов в харбинском порту.
Те, кто не удержал Россию, грозили ей мощью иноземных военных кораблей и голодом. Значит, правда была не на их стороне. Но угрозу следовало принимать всерьез и готовиться к отпору.
А жить становилось все труднее, и Василий подумывал уже о том, что, пожалуй, пора съехать из «Тихого океана» и поискать жилье подешевле. Но тут, словно подслушав его сомнения, администрация гостиницы сбавила оплату номеров – иначе, глядишь, и вовсе останешься без проживающих.
В эти дни Василий с тревогой пробегал пахнущие свежей типографской краской листы местных газет. Одна из них, «Дальневосточные известия», разъясняла, каковы условия приема в революционную Красную Армию, писала о ее задачах и принципах формирования. И не раз, заканчивая тренировки, он слышал, как его ученики переговариваются, выходя из спортзала:
Перед вами – удивительная книга, настоящая православная сага о силе русского духа и восточном мастерстве. Началась эта история более ста лет назад, когда сирота Вася Ощепков попал в духовную семинарию в Токио, которой руководил Архимандрит Николай. Более всего Василий отличался в овладении восточными единоборствами. И Архимандрит благословляет талантливого подростка на изучение боевых искусств. Главный герой этой книги – реальный человек, проживший очень непростую жизнь: служба в разведке, затем в Армии и застенки ОГПУ.
Эта книга о человеке, который оказался сильнее обстоятельств. Ни публичная ссора с президентом Путиным, ни последовавшие репрессии – массовые аресты сотрудников его компании, отъем бизнеса, сперва восьмилетний, а потом и 14-летний срок, – ничто не сломило Михаила Ходорковского. Хотел он этого или нет, но для многих в стране и в мире экс-глава ЮКОСа стал символом стойкости и мужества.Что за человек Ходорковский? Как изменила его тюрьма? Как ему удается не делать вещей, за которые потом будет стыдно смотреть в глаза детям? Автор книги, журналистка, несколько лет занимающаяся «делом ЮКОСа», а также освещавшая ход судебного процесса по делу Ходорковского, предлагает ответы, основанные на эксклюзивном фактическом материале.Для широкого круга читателей.Сведения, изложенные в книге, могут быть художественной реконструкцией или мнением автора.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.