Возвращение русской гейши - [39]

— Вы когда уезжаете? — спросил он, когда мы подходили к моему дому.

— Через день, — ответила я, не поднимая глаз.

Его присутствие становилось отчего-то все более неприятным, и я хотела поскорей уйти.

— Может, телефон оставишь? — неожиданно попросил он.

— Зачем? — удивилась я. — Будешь из деревни мне позванивать?

Я глянула в его смущенные глаза и отрицательно покачала головой.

Вечером, когда все угомонились, я вышла во двор с чашкой чая и устроилась за маленьким деревянным столом, вкопанным под раскидистым кленом в углу огорода. Я отодвинула банки с малосольными огурцами, поставила чашку и задумалась. Настроение оставляло желать лучшего. Я все думала о Стасе, вернее, о том, что сегодня произошло.

В этот момент между грядами с луком появился Тимофей. Он припал к земле и затаился, явно охотясь за мышью. Его уши прижались, кончик пушистого рыжего хвоста подрагивал. Я невольно улыбнулась, наблюдая за ним. В огород зашел дед и, видимо, спугнул мышь. Тимофей сел и глянул на него, как мне показалось, укоризненно.

— Деда, иди сюда! — позвала я.

— А я подумал, что ты опять гулять с мальчишками отправилась, — сказал он, подходя и усаживаясь рядом.

— Нет желания, — ответила я. — Ты мне лучше расскажи про свои два увлечения. Помнишь, ты обещал? — перевела я разговор на другую тему.

Дед прищурился и достал из кармана неизменную трубку и старый, вытертый кисет. Я знала, что его сшила когда-то давно бабушка, и дед так и таскал его с собой.

— Ну, если тебе так интересно, — начал он, раскурив трубку, — то слушай. Я жил в городе и учился в университете, как все обычные ребята из хороших семей. Мой отец был уважаемым человеком, бухгалтером на одной крупной фирме. И я учился на бухгалтера. Мама занималась домашним хозяйством. Мой старший брат был уже женат и жил отдельно. У нас была хорошая квартира в новом доме. До университета я добирался пешком, так как он располагался в получасе ходьбы от нашего жилья. Мне было девятнадцать. Знаешь, Таня, мне все говорили, что я очень симпатичный юноша.

— Неудивительно, — сказала я, улыбнувшись. — Ты и сейчас очень симпатичный.

Дед глянул на меня, улыбнулся кончиками губ, потом продолжил:

— Понимая, какой я красавчик, я считал, что могу вскружить голову любой девушке. Но получилось так, что я влюбился сам и сразу в двух. И при этом ужасно мучился.

— Деда! — расхохоталась я. — Но как это могло быть?

— Они обе были для меня абсолютно недоступны, поэтому я и любил их с такой страстью.

— И ни одна не ответила взаимностью? — спросила я, погладив Тимофея, который подошел и прижался к моим ногам.

— Юко была дочкой мусорщика. На вид казалось, что ей не больше 14 лет, такая она была худенькая и низкорослая. Я иногда видел ее по утрам на улице, сжигающей небольшие кучки мусора. Ее жалкий вид при довольно красивых чертах лица и изящной фигурке вызывал во мне нежность и желание защищать. Она нигде не училась, потому что ее семья были «эта», и часто помогала отцу.

— Эта? — переспросила я. — В смысле?

— Переводится как «отбросы», — ответил дед и вновь раскурил погасшую трубку. — Ты мало жила в Японии и не знаешь всех тонкостей. Издревле «эта», или официально «буракумин», были как бы вне приличного общества. Они выполняли работу могильщиков, убойщиков скота, они обмывали трупы, убирали мусор, то есть делали работу, «оскверненную смертью» по буддийским понятиям. И селились они за пределами городов в специальных поселках «бураку». Во времена Токугавы почти все они служили доносчиками для господ из сёгуната. В наше время они живут на окраинах городов. И молодой человек из приличной семьи никогда не сможет породниться с девушкой из «бураку». Они и на хорошую работу не могли устроиться. Не думаю, что и сейчас что-то изменилось. Древнее название Японии — Ямато, или Великая гармония, — после паузы задумчиво добавил дед. — Возможно, буракумин никак не укладывались в гармонию и даже разрушали ее, поэтому их как бы вынесли за пределы общества.

— Кошмар какой-то, — заметила я. — А у нас, по-моему, все равно, мясник ты или инженер, лишь бы хорошо свою работу выполнял.

— В этом преимущество русского характера, — улыбнулся дед.

— А вторая девушка? — с нетерпением спросила я.

— Я увидел ее, когда гулял в южной части города после сдачи трудного экзамена. Помню этот ясный летний день и мое прекрасное настроение. Я забрался на склон, называемый Голландским, потому что там располагалась знаменитая вилла Гловера. Она очень красива. Ее еще называют домом мадам Баттерфляй. В саду есть статуя японки. Я увидел Итисудзу возле этой статуи. Она внимательно ее разглядывала, я подошел и завязал разговор. «Говорят, что это статуя знаменитой гейши Чио-Чио-сан», — сказала она. И повернулась ко мне. Ее тонкое одухотворенное личико с большими светло-карими глазами поразило меня выражением непритворной печали. И я мгновенно влюбился. Мы познакомились. Итисудзу было всего шестнадцать, и она училась на гейшу. Ее имя значит «колокольчик». И она действительно оказалась веселой, живой, со звонким голоском, напоминающим колокольчик. Мы потом периодически общались, и это всегда доставляло мне много радости.