И что же? Да ничего.
Мы снова закрываем глаза и напрягаемся, порождаем силу. Лукавый это любит и охотно поможет. Она просто хлещет из нас — и что же? Ничего. Мы будем стараться и тужиться, пока нам не станет худо. Мы устаем «порождать силу». Мы устаем от веры, которая ничего не меняет, не избавляет от тревог и конфликтов, не снимает ответственности, не избавляет от сомнений. Магия, в конце концов, не так уже действенна. Она не в силах убедить, что Бог нами доволен, и даже в том, что мы довольны собой (впрочем тут, надо признать, у многих вера очень действенна).
Теперь, питая отвращение к вере, а тем самым и к Богу, мы вполне годимся для тоталитарных движений, которые примут нас с распростертыми объятиями, — как же, мы ведь радуемся распрям, преследованию «низших рас», классовых врагов и вообще всякой каре для тех, кто от нас отличается.
И еще одно свойство такого богословия: различия между добром и злом, правдой и ложью превращаются в бездны. Мы уже не чувствуем, что сбиться с пути может каждый и надо брать на себя чужие ошибки, прощать, понимать, терпеть, любить, помогая друг другу. В богословии от лукавого самое важное — быть абсолютно правым. Мира это не даст — всякий хочет быть правым или хотя бы примкнуть к тому, кто прав. Чтобы доказать свою правоту, придется карать и устранять тех, кто тоже уверен в своей правоте, — и так далее…
Наконец, как и следовало ожидать, богословие от лукавого придает исключительную значимость., ему самому. Очень скоро выясняется, что он за всем стоит и всеми, кроме нас, помыкает Не прочь он свести счеты и с нами, а поскольку силой не уступает Богу, а, может, Его и превосходит, то успех ему обеспечен.
Короче говоря, богословие от лукавого учит, что лукавый — это Бог.
Перевод с английского Андрея Кириленкова
