Возвращение - [50]

— Я подумал, что это вы. — Он рассмеялся как мальчишка. — В необычном месте мы встретились. Я проголодался, и мы зашли сюда покушать ван-тон. Присоединяйтесь к нам.

Они зашли в один из китайских ресторанов, которых было много на этой улице. Онодзаки смотрел в окно, когда он увидел проходившую мимо Томоко и, бросив палочки для еды, выскочил за ней на улицу. Сопровождавший его молодой человек по имени Юкити Окабэ остался за столом, и сейчас он поднялся им навстречу, поздоровавшись с Томоко с дружеской улыбкой.

— Вы знакомы? Он сегодня был моим гидом по Иокогаме, пока я делал эскизные наброски.

Томоко знала, что Юкити живёт в Иокогаме.

— Хотите ван-тон. Очень вкусный. Его нужно есть только в Иокогаме.

Томоко отказалась и наблюдала, как двое мужчин продолжали есть со здоровым аппетитом.

— Господин Онодзаки делает рисунок для цветной страницы журнала, к которому я имею отношение, — рассказал ей Юкити. — Но он настаивает на поиске уродливых пейзажей, чтобы с них рисовать картину.

— Рисовать красивые места нет смысла, — заявил Онодзаки. Я не хочу сказать, что я отказываюсь от них, но эти американские кварталы выглядят как пересаженные из Соединённых Штатов, и это не только здесь в Иокогаме. Во всех разрушенных городах Японии та же картина, и во вновь построенных районах всюду отсутствует индивидуальность.

— Но давайте поднимемся на самый высокий холм в Иокогаме, и вы увидите, что город выглядит совсем по-другому. Оттуда видны старые районы, которые не были разрушены во время войны.

— Местный патриотизм! Но ты знаешь, эти кули, действительно, поразили меня. Как ты правильно сказал, Япония имеет теперь своих собственных кули. Мы обычно думали, что японцы совсем другие, и нечто подобное не может здесь случится. Но этому заблуждению пришёл конец. Все люди одинаковы, когда они доведены до крайности, народы всех стран. И доказательство этого мы видим сейчас своими собственными глазами.

Художник с горечью покачал головой, и на его лице выступила грусть.

— Мы не были нацией богов. В одинаковых ситуациях все люди ведут себя одинаково. Однако тот факт, что я переживаю по каждому поводу, говорит о закостенелости моего мышления, ибо понятие, что японцы отличаются от других, глубоко засело у меня в голове. Но это не соответствует действительности. Японцы являются нацией, которая вряд ли может спасти себя, если внешние силы не изменят её жизнь. Послушай, парижские нищие, которых я видел, пользуются бритвами. Они не делают ничего такого, что могло бы заразить вшами других людей. Там нищие имеют свою историю, и они достигли многого. А здесь джентльмены, которые ещё не опустились до уровня нищих, наперегонки загрязняют улицы и поезда.

Японцы — это такая нация, которая ничего не может совершить своими собственными силами, она нуждается в том, чтобы ею руководили, чтобы её поучали. Всё это достойно глубокого сожаления. Вот в чём у нас нет недостатка, так это в самооправдании. Сильно развито стадное чувство. Мы любим надевать на себя чужую одежду и не имеем собственного мнения. Весь народ бросился переодеваться в национальную униформу, когда началась война, и в рубашки алоха, когда она кончилась. Вот такие мы, милая девушка. Погибший народ.

Страстно высказавшись, художник начал с шумом втягивать в себя оставшийся суп. На протяжении всей его длинной тирады доброжелательное выражение не покидало его лица.

— Жить не легко, — продолжал он со вздохом. — И на это есть причины. Всё было уничтожено, и народ, который не знал поражений, был жестоко разбит. В этой сумятице все недостатки сразу вылезли наружу. Немцы и французы не вели бы себя так. Даже ребёнок знает, как надо вставать, когда он падает… Да, это было вкусно. Я, кажется, наелся.

Он улыбнулся и закурил сигарету.

— Господин Онодзаки, вы действительно настолько разочаровались в Японии? — спросил Юкити.

— В японцах, да. Но я люблю Японию и не переношу японцев по отдельности.

Лицо Онодзаки покрылось красными пятнами, и он опять пустился в пространные рассуждения, театрально жестикулируя руками. Ещё в Париже у него появилась привычка после еды загонять собеседника в угол и заговаривать его до изнеможения. Но он обнаружил, что и в Японии подобная практика полезна для его здоровья.

— Я считаю, что японцев необходимо заставить страдать ещё больше, их надо безжалостно толкать вниз, на самое дно. Сейчас они подвешены где-то посередине и считают, что самое плохое уже позади, и что скоро всё встанет на свои места. Подобный образ мышления должен быть выбит их них, иначе не может быть возрождения. Они думают, что смогут выбраться из нынешнего положения, но они трусливы и глупые и у них нет уверенности в себе и национальной гордости. Их надо опустить на самое дно и заставить страдать. У любого человека откроются глаза, когда он достаточно настрадался. Он оскаливает зубы и становится злым. Вот именно, становится злым, и только это может спасти Японию. Но посмотрите вокруг: никто не злится, и все смеются как идиоты. Это очень печально. Сколько ещё осталось людей, которые по-настоящему разгневаны из-за войны? Она уже закончилась, они поздравляют друг друга и смеются. Ужасно! Люди должны научиться принимать близко к сердцу страдания других так же, как переживать за свою собственную судьбу.