Возвращение на Подолье - [8]

— Ты серьезно из этого города? — Фуат ударил Франца по плечу. — Из твоего города со мной пацаны служили. Отличные ребята.

Контакт был установлен.

Марихуану Франц пробовал впервые. Из носка Тагир вытащил целлофановый пакет, из которого извлек темнокоричневый шарик спрессованного зелья. Комок тщательно раскрошил и смешал с табаком. Они пустили “косяк” на пятерых.

— А теперь держи, Франек, “пяточку”, — протянул Тагир папиросу, в которой оставалось на несколько затяжек.

Франц хотел отказаться, но последовавшие слова показали, что этим ему оказали честь.

— Держи, держи, это самый кайф. “Пяточка” не каждому фраеру достается.

В следующие минуты Франц почувствовал, как его мысли завертелись в бешеном водовороте, а ноги парализовала неведомая сила.

VII. “Невинные” развлечения

Возле унитаза на цементном полу сидели двое из касты отверженных. У них даже не было матрасов. Вот так час за часом, день за днем, месяц за месяцем эти мученики сидели и ожидали своей участи. В тех камерах, где под нарами валялись клоки ваты и обгорелые куски матрасовки, им удавалось поспать “с комфортом”. Но в большинстве камер, и в этой в том числе, цемент под нарами был покрыт лужами.

Новичок лежал на самом краю верхнего яруса, пытаясь отодвинуться от Равиля. Покрытый чешуей псориаза уголовник в самом деле походил на страшного паука. Его пальцы ощупывали тело новенького, вызывая страх и отвращение.

— Ты, Валек, не переживай, прийдем на зону, будешь возле меня в кочегарке работать. Вместе жить будем, — шептал на ухо все больше прижимаясь к нему уродливым телом.

Камера не спала. Все ждали финал, нисколько не сомневаясь в способностях рецидивиста и слабости духа новенького. Когда отодвигаться было уже некуда, Валентин зашептал:

— Равиль, давай заканчивай, я не такой!

После неуверенных слов раздался зловещий голос:

— Если ты меня не послушаешь, я тебе сейчас кадык вырву.

Он схватил скрюченными пальцами Валентина за горло и надавил.

— Запомни, змей, я сижу за пять убийств. За тебя мне треху добавят, ни х… больше.

— Не нада… кругом не спят, — упавшим голосом выдавил Валентин.

— Да ты чё! Все давно уже дохнут[17]… Не бойся, возьми в руку!

В камере стояла гробовая тишина. Глаза у всех были открыты.

— Так, харошо, — шептал Равиль. — А теперь давай я тебе заеду.

— Хватит, Равиль, давай завтра, хватит, — упрашивал тот. — Я больше не хочу.

— Молчи, змей поганый, убью! Ближе подвинься!

Новенький, побелев, как полотно, опять повернулся к татарину спиной. В следующий момент раздался лязг замка. Железная дверь открылась. В камеру с матрасом под мышкой вошел грузный мужчина восточной национальности. Это был Константин Харасанов.

— Равиль, завязывай, успеешь его зафаловать[18], — сел на нару Калуга, и все в камере, словно по волшебству, последовали его примеру. На какое-то время дрожащий новичок получил отсрочку “приговора”.

— Что-то ты для этапа запоздал, земляк. Откуда привели, с карцера, что ли? — уставился на Харасанова Калуга.

У Константина болела спина. Прежде, чем бросить его в “пресс-хату”, его умышленно держали в “стакане” — металлическом ящике, где пространство позволяет находиться только в сидячем положении.

Желание администрации расправиться с Харасановым руками уголовников было столь большим, что время подсадки в камеру затянулось до глубокой ночи. Ночью надзор ослабевал и многие неугодные лишались жизни. Ответ Харасанова прозвучал неубедительно:

— Сначала был у следователя, а потом держали в “стакане”.

Калуга осклабился, сверкая рандолевыми зубами.

— Да кто тебе поверит!? Ты, видать, “ломанушка” или “петух”! Говори сразу, узнаем, будет х…о.

Выдвигать подозрение такого характера, не имея на то основания, во всех тюрьмах и лагерях считается прямым оскорблением. Харасанов понял, что в этой камере до утра ему не дожить. Через час по тюремному “телефону” они узнают, что он бывший майор милиции и уже к утру начальник тюрьмы проверит качество его гроба. Харасанов, как леопард, метнулся к Калуге и нанес сильнейший удар кулаком в челюсть. Удар отбросил Калугу на лежавшего рядом Равиля.

— Эй, орелики, а я при чем!?

В следующее мгновение Константин стащил Калугу с нары и с холодной жестокостью стал избивать ногами.

— Ты чё, змей, делаешь?.. У-у-у, не бей!.. Я же пашутил!

За Калугу никто не заступался. Каждый из уголовников в душе ликовал.

— Я тебе, падло, кадык вырву!.. Кто петух? — цедил Харасанов, продолжая пинать Калугу.

Один из ударов пришелся по затылку. Калуга потерял сознание.

— Ну, кто еще хочет? Может ты, старая вешалка? — он по-блатному ткнул пальцами в подбородок пытающегося казаться равнодушным Равиля.

— Э-э-э, земляк, ты не путай, — закряхтел старый рецидивист. — Ваши дела — разбирайтесь сами.

Калуга в сознание не приходил.

— Приехал земляк. Да ты, кажется, его кончил! Ништяк, теперь пойдешь по 88¹ статье, — сказал кто-то в камере.

Дверь со скрежетом распахнулась. Те, кто был за дверью, явно следили за происходящим. Но в жуткой тесноте и при плохом освещении ход событий прапорщиками был прослежен неправильно. Ожидая увидеть убитого Харасанова, они увидели на полу хорошо известного в тюрьме Калугу.