Возвращение на круги… - [3]

— Салют! — весело вскричал он, сверкнув белыми зубами. — Что привело вас сюда, сеньориты?

— Как вы хорошо выглядите, дон Мануэл, — сказала Ла Горда. — У вас прекрасная фигура.

Он пожал им руки, и его штаб, прекратив свою лихорадочную деятельность, сердечно раскланялся с тремя женщинами. Они были старыми друзьями, и их встреча носила душевный характер, хотя и не без сардонического оттенка. И теперь наконец я должен сообщить о том факте (конечно, его приходится преподносить столь осторожно, что меня могут не понять; но в конце концов, если вам необходимо сообщить что-либо, то делать это надо без всяких недомолвок), что три леди содержали ровно три процветающих борделя в столице этого свободного и независимого государства. Ла Горда и Карменсита, по рождению испанки, были очень скромно одеты в черное, с черными же шелковыми шалями на голове, а мадам Коралли, как француженка, носила тик. Все они были женщины в возрасте и отличались скромным поведением.

Президент усадил их, предложил мадеру и сигареты, но они отказались.

— Нет, благодарю вас, дон Мануэл, — сказала мадам Коралли. — Сначала дело, которое привело нас к нам.

— Чем могу служить?

Ла Горда и Карменсита посмотрели на мадам Коралли, а мадам Коралли посмотрела на Ла Горду и Карменситу. Они кивнули, и мадам Коралли сказала, что будет выступать от их общего имени.

— Дело, Дон Мануэл, заключается в следующем. Мы все в течение долгих лет работали не покладая рук, и даже тень скандала не запятнала наши добрые имена. Во всей Америке нет более достойных заведений, нежели наши, и они пользуются уважением в этом прекрасном городе. Что говорить, только в прошлом году я потратила пятьсот долларов, чтобы украсить мое заведение настенными зеркалами. Мы всегда вели себя достойно и аккуратно платили налоги. И больно смотреть, как плоды трудов наших ныне рушатся на глазах. Творится вопиющая несправедливость — после стольких лет честного и добросовестного труда подвергаться подобному обращению…

Президент был удивлен.

— Но, Коралли, моя дорогая, я не понимаю, что вы имеете в виду. Кто-то потребовал от вас незаконных выплат, и я ничего не знаю об этом?

Он подозрительно взглянул на своих секретарей. Они приложили максимум стараний, чтобы выглядеть как можно более невинно, но, несмотря на их усилия, чувствовалось, что они смущены.

— Мы жалуемся на закон. Нам грозит разорение.

— Разорение?

— С тех пор как новый закон о разводах вошел в силу, наши дела пошли под гору, и скоро мы будем вынуждены закрыть наши прекрасные заведения.

Затем мадам Коралли объяснила суть дела настолько откровенно, что я вынужден несколько смягчить ее речь. С тех пор как город подвергся вторжению обаятельных женщин из-за границы, элегантные заведения, за которые исправно платятся налоги и пошлины, совершенно опустели. Светские молодые люди предпочитают проводить вечера в «Гранд-отеле», где всего за несколько нежных слов они получат то, за что раньше неизменно платили по установленным расценкам.

— Вы не можете осуждать их, — сказал президент.

— Не могу?! — вскричала мадам Коралли. — Я осуждаю женщин! Они не имеют права являться сюда и лишать нас куска хлеба. Дон Мануэл, вы человек из народа, вы не из этих аристократов. Что скажут в стране, если вы позволите нам разориться? Справедливо ли это, спрашиваю я вас, честно ли это?

— Но что я могу сделать? — сказал президент. — Не запирать же их в комнатах на месяц! Вы же знаете: иностранцы совершенно не имеют чувства собственного достоинства…

— Другое дело, будь они бедными девушками, — сказала Ла Горда. — Но ведь эти женщины богаты… Нет, этого я не могу понять!

— Короче, закон получился глупый и плохой, — сказала Карменсита.

Президент встал и нахмурился.

— Но-но, — сказал он. — Этот закон принес мир и процветание и нашу страну. Я сам человек из народа, я избран народом, и забота о его процветании живет в моем сердце. На этом законе держится все наше благоденствие, и он будет отменен только через мой труп.

— О, пресвятая Мария, что же нам делать? — сказала Карменсита. — Мне и моим двум дочерям, которые сейчас в монастыре в Новом Орлеане? Да, всякое бывало в нашем деле, но я всегда успокаивала себя, думая, что мои дочери удачно выйдут замуж и, когда придет время мне уходить на покой, они унаследуют мое дело. Бы что, думаете, я их даром содержу в монастыре?

— А кто будет посылать деньги моему сыну в Гарвард, если закроется мое заведение, дон Мануэл? — спросила Ла Горда.

— Что касается меня, — сказала мадам Коралли, — то я не беспокоюсь. Я вернусь во Францию. Моей дорогой мамочке семьдесят восемь лет, и долго она не протянет. Она будет только рада, если я проведу рядом с ней оставшиеся годы. Но меня поражает несправедливость. Немало приятных вечеров вы провели в моем заведении, дон Мануэл, и меня до глубины сердца ранит то, что вы позволяете обращаться с нами подобным образом. Разве вы не говорили мне, что это был счастливейший день в нашей жизни, когда почетным гостем вы вошли в тот дом, где когда-то были мальчиком для посылок?

— Я не отрицаю этого. Было время, когда я бегал за шампанским, — жестикулируя и время от времени пожимая плечами, дон Мануэл ходил по огромному помещению в глубокой задумчивости. — Я человек из народа и избран народом, — вскричал он, — и вижу, что этих женщин просто шантажируют. — Его голос понизился до драматического шепота. Президент повернулся к секретарю. — Такое позорное пятно на нашей репутации. Оно противоречит моим принципам — позволять бездельничающим иностранцам вырывать кусок хлеба у честных тружеников… Вы, уважаемые леди, совершенно правильно явились ко мне в поисках защиты. Я должен пресечь этот скандал, это безобразие.