Возвращение на Арвиндж - [3]

Веселье кончилось внезапно. Витька глянул на Лешку, в корчах сползавшего по сиденью, и ему показалось, что друг умирает. Без всякого перехода мысли ринулись в другую сторону. Он уже не мог ничего с собой поделать и унесся в прошлое, на два месяца назад.

Они с Лехой курили чарс у внешнего дувала, прикрытые от любопытных глаз бээмпэшками. В самый разгар веселья Витька услышал странный щелчок по броне и долгий фырчащий звук рикошета. Несколько секунд спустя от гор донесся звук выстрела. Еще не сообразив, что случилось, Витька прыгнул к дувалу, на ходу сбив Леху и увлекая его за собой. Ничего не понимая, тот вопросительно глянул на друга, но ответ пришел в виде следующей пули, выбившей фонтан пыли рядом с местом, на котором они только что стояли. Затарившись у основания каменного забора и сразу став серьезными, друзья соображали, как выбраться из машинного парка под защиту крепостной стены. Прежде всего, следовало перебраться от дувала к бээмпэшкам, но снайпер на горе не унимался и пресекал любую попытку проскочить три метра открытого пространства, отделявшего их от ближайшей машины. Обломанный кайф превратился в страшные мучения, шуги – знакомое каждому обкуренному солдату состояние безотчетного дикого страха. Зашуганный человек напрочь теряет волю и, как ни старайся, не может преодолеть ужас, наползающий на него со всех сторон от мнимых и реальных опасностей. Не могло быть и речи, чтобы быстрым рывком, на который снайпер наверняка не успеет среагировать, перебраться за броню. К тому же было совершенно ясно, что и соверши они такой рывок, следующие тридцать метров, отделявшие машины от высокой крепостной стены им не одолеть. Через несколько минут Витька начал приходить в себя и ему показалось заманчивым пробраться к своей БМП, заскочить в башню и попробовать через оптику прицела отыскать на склоне горы стрелка, а потом припечатать его несколькими снарядами. Он уже собрался было ползти на четвереньках вдоль дувала к своей БМП-112, но Леха, сильно сжав его плечо, остановил: «Как заводить будешь?»

Об этом Витька как-то не подумал. На выключенной машине не работали ни электроприводы поворотных устройств башни, ни прицельная сетка панорамы, ни спусковые кнопки пушки и пулемета. А бежать за механиком-водителем машины нужно было опять же в Крепость. Да и не будет духовский снайпер их дожидаться. Оставалось только сидеть и ждать, когда прекратится обстрел. Долго он продолжаться не может. Если снайпер слишком увлечется своей игрой, часовые на постах его заметят, сообщат дежурному, а тот доложит командиру батальона. Комбат не упустит возможности прищучить хоть одного бородатого, и через пару минут гаубичники будут стоять у своих орудий. Если к тому времени дух не скроется за горой, шансов уйти у него останется немного. Гаубичники завесят несколько ЗШ, и дождь осколков польет склоны, не оставляя ничего живого на многих сотнях квадратных метров. Снаряд взрывается довольно высоко над поверхностью, зонтом покрывая огромные площади, и усеивает все вокруг иголками – маленькими металлическими стрелками, от которых попавший под обстрел становится похожим на ежа, вывернутого наизнанку, иголками внутрь. Духи о таком развитии событий знали и никогда надолго не задерживались на позициях.

И в самом деле, обстрел вскоре прекратился. На всякий случай, обойдя машинный парк под прикрытием дувала, ребята скрылись под деревьями и вернулись в Крепость через главные ворота. Но Витька еще долго представлял себе, как Леха падает у машины, подрубленный пулей снайпера. Эта прокрученная мозгом картинка сползающего на землю друга на несколько дней пригасила даже желание курить чарс, уж больно страшной и бессмысленной выглядела такая смерть. Через несколько дней Лешка придумал курить в кабине хозвзодовкого ЗИЛа, а вскоре к ним присоединился и Джума.

И теперь, увидев Леху в корчах смеха, Витька был раздавлен нахлынувшим видением. Ему снова стало невыносимо страшно. Захотелось немедленно вывалиться из кабины, ползком и перебежками смотаться за крепостную стену и, избегая открытых мест, добраться до кубрика. Спальное помещение их взвода казалось ему сейчас самым надежным местом на свете.

– Дом поросенка должен быть крепостью! – произнес Витька, следуя за внезапным поворотом своих мыслей.

– Чё, Бача? Это ты к чему? – пришел в себя Лешка.

– Не знаю, – честно признался Витька, понимая, что нипочем не сможет размотать для Лехи свою логическую цепочку.

– Давайте похаваем, – предложил Джума.

Несколько минут все трое в молчании жевали сушеные фрукты.

Полоса веселья кончилась, ребята впали в мрачную задумчивость. Пришла пора расходиться, возвращаться в кубрики. В состоянии задумчивости приятнее лежать на койке, неторопливо перебирая возникшие мысли, или «смотреть мультики» – следить за стремительно развивающимися ситуациями, которые услужливо раскидывает перед мысленным взором разошедшийся разум.

Внутри крепостной стены, почувствовав себя в безопасности, Витька пришел в веселое настроение, а в кубрике чуть не умер со смеху, глядя на стриженые головы молодых солдат с глупо торчащими ушами. Чтобы немного успокоиться, он взобрался на койку второго яруса, улегся на спину и уставился в потолок. Уперев немигающий взгляд в близкие доски, он ощущал спокойствие и радость. Все вокруг было до того знакомым, родным и приятным, что его переполнило ощущение безотчетного счастья. Для полноты чувств он закинул руки назад, улегся головой на ладони и очутился на опушке леса. Лежа на мягкой траве, он смотрел в далекое небо. Это было так прекрасно, что Витька потянулся от удовольствия. Неожиданно руки его коснулись прохладного металла, и он машинально ухватился за тонкие металлические трубки спинки кровати. Одна из них крутнулась в его пальцах, издав короткий металлический скрип. Но если кому-то этот звук показался противным визгом, то для Витьки он стал недостающим звеном его лесной опушки. Это крикнула птица! Витька стал неторопливо вертеть железные трубки, и опушка наполнилась щебетом птиц. Прикрыв глаза, он наслаждался безумным концертом. Заливался трелями соловей, гомонили дрозды, пощелкивал клест или щегол, шелестели зяблики, иволги и свиристели. Витька не разбирался в птицах, но для него не имело никакого значения, чьи песни он слышит. Просто хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно.