Возвращение на Арвиндж - [104]
Или что-то еще было о мельницах в советском кинематографе? «Никто не хотел умирать» с Бонионисом и Будрайтисом. Лесные братья, банда Домового, перестрелка на мельнице. Там они бегают по этой мельнице, палят друг в друга из винтовок, падают, перемазанные в муке. А ведь правильно, никто не хочет умирать, не ошибусь, если скажу за всех наших!
Но без чертовщины здесь точно не обошлось. Только черт мог завести нас сюда, к этой хибаре, ведь пойди мы вдоль другого арыка, не стояли бы сейчас здесь, соображая как быть дальше. А проблема между тем стояла серьезная. Проверять эту мельницу нужно, тут сомнений у меня не было. При этом, хотя пять минут назад я думал, что ни духов, ни Альфредика здесь быть не может, сейчас такой уверенности у меня нет. Если нас засекли на маршруте, то лучшего места для засады им не найти. Стоит только дождаться, когда мы подойдем к этой мельнице и полезем ее проверять, и можно с ходу валить всю толпу. Наверняка бородатые сидят внутри, выставив в окна стволы автоматов. А парочка замерла возле двери, чтобы схватить вошедшего внутрь шурави живым. По-хорошему нужно укладывать бойцов метрах в тридцати от сарая, пулеметчика прямо напротив двери. Потом быстрым рывком подскочить к правой стене, швырнуть в окно гранату и тут же отпрыгнуть подальше, чтобы не попасть под выстрелы своих бойцов. Как только внутри рванет и дверь вылетит наружу, пулеметчик должен подмести сквозь дверной проем все помещение. Конечно, духов там может и не оказаться, но на фига просто так соваться, рисковать понапрасну? Одна беда, нельзя туда гранату кидать. Ведь обязательно окажется, что наш «боевик» выбрал для нычки именно этот сарай! Что ж мы потом в батальон поволочем его развороченный труп?
Сделать вид, что не заметили хибары, мы уже не можем, кто-нибудь потом заложит или просто проболтается в батальоне.
А раз гранату швырять нельзя, значит, нужно входить и смотреть. Хорошо, что мне решения принимать не нужно. Есть у нас лейтенант, пусть он и думает, командует, а потом отвечает. Недаром в армии говорят: «Чистые погоны – чистая совесть», – у меня хоть и сержантские, с лычками, но все ж не со звездами!
Одного я только не учел, лейтеха не понимает, что дедов и дембелей на такие задания не посылают, это работа для ловких черпаков. Тут-то он меня и огорошил: «Иди, проверь!»
А я ж уже не только просчитал ситуацию, но и представил себе этих духов у двери, да еще одного в глубине помещения, который автоматной очередью отсечет тех, кто бросится на выручку вошедшему. К тому же мне совершенно ясно, что нервы у колпаков не выдержат и, как только грянет первый выстрел, они, не глядя, высадят в дверь по магазину из своих автоматов и коробку ПК.
Вот тут-то меня и переклинило, да так, что тошно стало. Удавить Альфреда, удавить пулеметчика, удавить лейтенанта, вот чего я жаждал! Не хочу я идти, не хочу подставляться, хоть и не верю, что там засели духи. Я даже не понимал, кого больше боюсь, духов или своих автоматчиков, которые никого в плен брать не собираются. Короче, каша в голове, все перемешалось. Как быть? Напрягся я сильно, а выхода из ситуации найти не могу. Лейтенанта на три буквы не пошлешь, это будет отказ выполнять приказ командира в боевой обстановке! Отдать приказ молодому, чтобы входил первым? Невозможно им показать, что сам я входить в хибару боюсь! С другой стороны, дембель скоро, пара месяцев до Приказа. Альфред этот мне не родственник и не друг. Бесполезно за него башку подставлять, за идиота. Может, гранату туда? Нет, нельзя! Обидно до соплей, но нужно решаться.
Подзываю молодого, который с пулеметом. Я его знаю, видел в деле, вроде смышленый парнишка. Хоть и горец, но по-русски кое-как понимает. Ставлю его у стенки, слева от двери и объясняю четко и спокойно:
– Сейчас я вхожу в дверь и сразу отскакиваю в сторону. Ты – ствол внутрь. Стреляешь только по моей команде, либо после первого выстрела. Если что, голову отверну! Кивает на каждое мое слово. По лицу его вижу, что он меня понял.
Ситуация, конечно, поганая, ведь за спиной у меня молодой боец с пулеметом, и нет уверенности, что он не нажмет на курок раньше, чем я в сторону отойду. И все же, если решился, страх исчезает, остается только злость. Пропади все пропадом! Изготовился. Автомат в руках, палец на спусковом на крючке. Изо всех сил бью ногой в дверь, она срывается, отлетает куда-то внутрь, и я со страшными матюгами: «Лежать, гады! Всех убью!» – вслед за ней рвусь в темноту. Внутри сразу ухожу вправо к стене, чтобы не попасть под свой пулемет, и валюсь боком на пол, чтобы не попасть под очередь, если дух шмальнет. В принципе, я был почти уверен, что внутри будет абсолютная темнота, как глухой ночью в остывшей печке. Однако вместо этого вижу смутный огонек, метнувшийся из угла в угол у противоположной стены. Я уже готов нажать на спуск, но за долю секунды, не знаю даже, каким уголком мозга, понимаю, что опасности нет. Что-то удерживает меня, и вместо того, чтобы дать очередь по этому движению, я ору нечеловеческим голосом, так что стены хибары чуть не выгибаются наружу: «Не стрелять!». Вскакиваю и прыгаю к противоположной стене, на какие-то мешки. Слышу, что следом за мной в помещение вваливаются лейтенант, пулеметчик, еще кто-то из молодых. Но я не смотрю на них, а смотрю перед собой. Там, загораживаясь от меня керосиновой лампой с тусклым синеватым огоньком, сжался в комок маленький пацан. Глаза его, расширенные от ужаса, впились в мое лицо. Он не смотрит на ствол автомата, направленный ему в грудь, только мне в глаза! Они пугают его больше автомата. Пугают потому, что и у меня они расширены от ужаса, потому что я мгновенно представил себе, что было бы, нажми я на курок. Все триста пуль из ленты ПК скакали бы здесь рикошетами от каменных стен после того, как измочалили щупленькое тельце этого сопляка!
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.
Вещь трогает до слез. Равиль Бикбаев сумел рассказать о пережитом столь искренне, с такой сердечной болью, что не откликнуться на запечатленное им невозможно. Это еще один взгляд на Афганскую войну, возможно, самый откровенный, направленный на безвинных жертв, исполнителей чьего-то дурного приказа, – на солдат, подчас первогодок, брошенных почти сразу после призыва на передовую, во враждебные, раскаленные афганские горы.Автор служил в составе десантно-штурмовой бригады, а десантникам доставалось самое трудное… Бикбаев не скупится на эмоции, сообщает подробности разнообразного характера, показывает специфику образа мыслей отчаянных парней-десантников.Преодолевая неустроенность быта, унижения дедовщины, принимая участие в боевых операциях, в засадах, в рейдах, герой-рассказчик мужает, взрослеет, мудреет, превращается из раздолбая в отца-командира, берет на себя ответственность за жизни ребят доверенного ему взвода.
Действие разворачивается в канун перестройки в забытом богом пыльном и грязном провинциальном гарнизоне, затерянном в песках Туркестана в период войны в Афганистане. Городок расположен на задворках Советской империи: беспросветная тоска, множество бытовых проблем, сложные межнациональные взаимоотношения, служебный тупик для младших офицеров, полное отсутствие дальнейших перспектив… Рассказ может показаться выдумкой, насмешкой или даже глумлением над армией. Такого, мол, во времена построения социализма не могло произойти, а моральный облик советских людей всегда был образцовым.
Николай Прокудин, ветеран войны в Афганистане, награжденный двумя орденами Красной Звезды, медалями, майор запаса, представляет вторую книгу серии «Горячие точки». В ней идет продолжение истории, начало которой правдиво и реально описано в первой книге серии – «Рейдовый батальон».И снова война, снова Афганистан… И опять чтение захватывает настолько, что порой забываешь, что читаешь не крутой вымышленный боевик, а реальные истории о реальных людях, – и смех, и кровь, и боль здесь настоящие.Письмо автора эмоциональное и яркое, стиль отличается удивительной живостью.
Профессия разведчика весьма романтизирована бесчисленными «шпионскими» детективами в кино и литературе.В предлагаемой книге представитель этого цеха рассказывает об иной ипостаси работы разведчика – в горячей точке, в боевых условиях, когда выполнение основного специального задания совмещается с повседневной будничной работой командира взвода разведки.Конечно, любопытны краткие сведения о методах подготовки к службе в разведке (естественно – без избыточных подробностей), но главное в этой книге иное.