Возвращение Мюнхгаузена - [26]

Правая туфля сползла с ноги, и под пяткой прохладный вощеный квадрат паркета. О стекла кабинета шуршит дождь, но тонкие штрихи его струй застлало ночью. Кукушка на камине кричит семь раз. Барон фон Мюнхгаузен протягивает руку к колокольчику.

"Коттедж сумасшедших бобов" зажигает огни и готовится к встрече вечерних гостей. Снизу о дубовую дверь стучит и снова стучит молоток: сначала появляется король биржи, через минуту - дипломатический туз. Затем старая леди, посвятившая себя спиритизму, когда наконец над порогом возникают уныло свисшие усы лидера рабочей партии, Мюнхгаузен, радушно подымаясь навстречу, восклицает с видом удачливого игрока:

- Коронка до валета. Прошу к нам в игру. Вас только и не доставало.

Но сверх тех, которых недоставало, приезжает и бывший министр без портфеля, которого уютный коттедж встречает, впрочем столь же радушно и тепло.

Обмениваются новостями, не забывая ни альковов, ни парламента, гадают о предстоящих назначениях, о событиях в Китае; с министром без портфеля барон беседует об одном портфеле без министра, а дама-спиритка рассказывает:

- Вчера у Питшлей мы вызывали дух Ли-Хунг-Чанга: "Дух, если ты здесь, стукни раз, если нет - стукни два раза", и представьте, Чанг стукнул два раза.

В это время внизу у двери двойной удар молотка:

- Неужели ли? - вскакивает хозяин, готовый радушно встретить призрак. Но на пороге слуга.

- Его святейшество епископ Нортумберлендский.

И через минуту рука в перстнях благословляет присутствующих.

Беседа продолжается. Слуга приносит тартинки, чай в фарфоре и тонконогие рюмочки с кюмелем. Некоторое время слова кружат от ртов к ртам, затем святейшество, отодвинув чайную чашечку, просит хозяина что-нибудь рассказать. С разрешения дамы барон Мюнхгаузен берет в руки трубку и, похрипывая изредка чубуком, приступает к рассказу. И тотчас же внимательно наставленные уши слушателей начинают вянуть: сначала у краев, потом по раковинному хрящу - внутрь и внутрь, и, свертываясь, как листья по осени, ухо за ухом, бесшелестно и тихо, одно за другим - на пол. Но дисциплинированный слуга с метелкой и скребком, появившись за спинами гостей, неслышно сметает уши в скребок и уносит за дверь.

- Случай этот имел место во время моего последнего пребывания в Риме, шевелит клубы дыма голос рассказчика. - Было свежее осеннее утро, когда я, спустившись со ступенек кафедры святого Петра, перешел площадь, охваченную колоннадою Бернини, и повернул влево в узкую Борго Сан-Анджело. Если вам приходилось там бывать, вы, вероятно, помните пыльные окна с antichita[8] и лавчонки особого рода комиссионеров, которые, получив у вас вещь и несколько сольди, обязуются через неделю возвратить ее вам без сольди, но с папским благословением. Поскольку благословение присутствует в вещи невидимо, заказы выполнятся бойко и всегда в срок. Тут же можно приобрести за недорогую цену амулет, зуб змеи, исцеляющий от лихорадки, коралловые джеттатуры от сглазу и полный набор прахов - от святого Франциска до святого Януария включительно, - аккуратно рассыпанный по аптечным мешочкам. Я завернул в одну из таких лавок и спросил прах святого Никто. Хозяин лавки пробежал пальцами по бумажным мешочкам: "Может быть, синьор удовлетворится святой Урсулой?" Я отрицательно покачал головой: "Я мог бы услужить синьору святого Пачеко: чрезвычайно редкий прах". Я повторил свое "Der heilige Niemand"[9]. Хозяин был, очевидно, честным человеком - он развел руками и с грустью признался, что требуемого в его лавке нет. Я повернулся было к двери, как вдруг вниманье мое привлек один из предметов, стоящий в углу на полке: это была крохотная черная коробочка, из-под полуоткинутой крышечки которой торчали желтые космы всклокоченной пакли. "Что это?" - обернулся я к прилавку, и услужливые пальцы прахопродавца тотчас же пододвинули товар. Оказалось, это был кусок недогоревшей пакли, участвовавшей в ритуале апостолизирования Пия Десятого. Как это всем известно, при посвящении папы над тонзурой избранника сжигают кусок пакли, произнося сакраментальное "sic transit gloria mundi[10]". И вот, как клялся мне хозяин лавки, которому я не имел основания не верить, - во время совершения этой церемонии над Пием, как раз в момент произнесения сакраментальных слов, внезапным ветром унесло кусок пакли, который ему, собирателю раритетов, и удалось приобрести за некую сумму: "Синьор может сам убедиться, - раскрыл прахопродавец коробочку, - что пакля обожжена у краев и пахнет гарью". Это было действительно так. Я спросил о цене. Он назвал круглую цифру. Я ее пополам. Он сбавил - я прибавил; в результате коробочка с папской паклей очутилась в моем кармане. Я же - двумя часами спустя - в поезде Рим - Генуя. Мне, видите ли, не хотелось пропустить очередного конгресса христианских социалистов, заседания которого были назначены как раз в это время в генуэзском Palazzo Rosso[11]: для любителя неосуществимостей, к каким я позволю себя причислить, посещение подобного рода собраний бывает иной раз поучительным. Окна в вагоне были открыты; сырой воздух марены, затем ближе к Генуе, ряд туннелей, смена духоты сквозняком - меня продуло, и уже в середине первого же заседания христиан-социалистов я почувствовал недомогание. Нужно было принять лечебные меры. Сунув руку в карман, я наткнулся на коробочку и вспомнил, что вата, а за неимением ее и пакля, вложенная в уши, радикальное средство от простуды. Я открыл черную крышечку и сунул в левое и правое ухо по клочку папской ваты. И тотчас же... О, если бы вы знали, что произошло! Ораторы говорили, как и до пакли, рты шевелились, артикулируя речи, но ни единого звука, кроме тиканья моих часов, не доходило до моих барабанных перепонок. Я ничего не понимал: если оглох, то каким образом, не слыша слов, слышу тиканье маятника; если пакля, закупорившая мне уши, глушит звуки, ослабляет слышание, то каким образом громкие голоса тише еле слышимого хода часов. Расстроенный, я покинул собрание, прошел мимо беззвучно говорящих ртов и был радостно удивлен, когда, очутившись на улице, еще не успев сойти со ступенек подъезда, вдруг я сквозь паклю услышал: "Mancia"