Возвращение из рая - [25]

— Тебе нехорошо, Мартын? — спросил Ларри.

— Нет-нет, ребята... Все в полном порядке! Только не торопитесь. Пусть вот эти двое у второй колонны сначала пройдут. — Я показал на Пилипенко и Ваську. — Не хочу, чтобы они меня видели.

— Ты знаешь их? — тут же спросил меня Ларри Браун.

— Когда-то встречались...

— Секунду, парни! — И Ларри Браун наклонился к лацкану своего смокинга и тихо проговорил в шов: — Вторая колонна. Двое. Одному, невысокому, — около пятидесяти, второму, толстому, молодому, — лет тридцать. Информацию срочно!

Ларри присел на корточки, вынул из уха маленькую штучку на проводе, и мы все трое немедленно услышали:

— Старший — депутат Государственной Думы России от Санкт-Петербурга, глава «Движения Защиты Прав Домашних Животных», видный деятель России по охране Животного мира. Молодой — депутат русской Думы от Вологодской области, генеральный директор филиала этого «Движения» в Вологде. Подробности?

— Не нужны, — сказал Ларри и отключился от этой замечательной службы информации. — Ты, наверное, ошибся, Мартын. Или видел их когда-нибудь по телевизору.

Сокс подождал, когда Ларри поднимется во весь рост, и тихо спросил меня, так, чтобы Ларри не слышал:

— Кто это, Кыся? — и показал на Пилипенко.

— Это самый плохой и страшный Человек на свете, — так же тихо ответил я ему.

— Хочешь, я его сейчас обоссу? Мне за это ничего не будет! — тут же великодушно предложил Сокс.

— Нет, Сокс. Не нужно. Я что-нибудь сам придумаю. У меня с ним старые счеты...

И тут Ларри сказал:

— Все, ребятки, все! Они уже в Банкетном зале... Валите, пареньки, прямо туда, к креслу Президента. Иди, Мартын, Сокс знает, он покажет куда...

— А ты? — спросил я, испугавшись теперь остаться без такой верной охраны, как Ларри Браун.

— Там и без меня хватит, Кыся, — ласково сказал Ларри. — Я вас здесь подожду.

И мы с Соксом — по стеночке, по стеночке — просквозили в Банкетный зал к Президентскому креслу.

* * *

Ах, как прекрасен был этот Банкетный зал!

И если бы не присутствие в нем Пилипенко и Васьки, я восхитился бы этим залом еще сильнее. И уж наверняка гораздо подробнее смог бы рассказать про круглые столы, накрытые очень красивыми красными скатертями с широкими золотыми полосами... И низкий, плотный, с удивительным вкусом подобранный букет разноцветных роз на каждом столе в короткой красивой вазе... И по четыре длинные свечи в очень высоких подсвечниках — чтобы пламя от свечей не слепило бы сидящих за столом...

Как успел сообщить мне Сокс — за столами сидели по десять Человек. Четверо русских и пятеро американцев. И один синхронный переводчик.

В каждом столе были встроены микрофоны. Человек, который захочет выступить и сказать что-то Людям, мог не напрягать голос. А может быть, и не только для этого...

И конечно, если бы не Пилипенко и Васька, я смог бы по достоинству оценить и замечательное красное вечернее платье Хиллари, и прелестную мордочку Челси.

Но вообще, оглядев всех Женщин, сидящих в Банкетном зале Белого дома, я все равно продолжал бы утверждать, что если бы Рут Истлейк была бы сейчас здесь — даже в своих обычных джинсах и кофте с широкими рукавами, — она была бы самой КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ в этом зале!

Честно говоря, все это я увидел потом. А пока я торчал под столом между ног Президента и его дочери Челси, а Соксу подставили такой специальный высокий стульчик, типа нашего детского, в котором маленький Ребенок мог бы сидеть за одним столом со взрослыми. Когда Билли предложил мне занять место на этом стульчике рядом с Соксом — я отказался, сказав ему, что мне отсюда пока что удобнее будет подсказывать ему — правду говорит Человек или нет. И Президент со мной согласился.

На самом же деле до поры до времени я не хотел «светиться» перед Пилипенко и Васькой. Что могло бы произойти, если бы они сейчас увидели меня, я даже себе не представлял — ни логическими раскладами, ни Котово-интуитивными...

Я знал одно — мне нужно было дождаться выступления Пилипенко. Поэтому я не очень-то вслушивался в приветственную речь Клинтона. Он произносил ее не за столом, а встав за маленькую синюю трибунку с какой-то странной красивой картинкой. Сокс мне потом объяснил, что это был герб Соединенных Штатов Америки. Ну, как у нас раньше — глобус с кривым ножом и молотком в веночке из засохшей перепеленутой травы со звездочкой наверху...

Трибунка стояла точненько под портретом Президента Авраама Линкольна. Мне последнее время сильно везет на имена с двумя «А» — ААрон Маймонидес, АврААм Линкольн.

Про Линкольна мне рассказал все тот же Сокс. Сокс вообще был буквально набит кучей сведений и подробностей о вещах, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. И я ему был очень признателен. Не только за объяснения. Еще и за то, что Сокс рассказывал мне все это без пижонства, ничем не подчеркивая своего превосходства и исключительности. А такое — дорогого стоит!

И я ему простил его чуточку преувеличенное внимание к чужим миллионам.

Наверное, Президент говорил не слишком официальную речь, потому что за столами то и дело вспыхивал смех, звучали веселые аплодисменты и не было той подозрительной чопорности, которая всегда сопровождает выступление нашего Президента.