Возвращение из мрака - [22]

Увидел двух рослых черноволосых парней, постарше его на два-три года, и с ними стройную, тоже смугловатую девушку, пожалуй, его ровесницу. От ее бледного личика, на котором сияли изумительной сини глаза, не сразу смог оторваться.

– Попался, – удовлетворенно заметил один из парней. – Купальщик хренов. Русский собака, шпион-федерал.

– Ага, – радостно отозвался второй. – Зачем вытащил, Рахмет? Давай опять утопим.

– Нет, – возразил первый. – Сперва будем пытать. Пусть скажет, чего вынюхивает в горах.

Саша понял, дела его плохи, парни явно отвязанные, а красивая горянка смотрела на него, как на насекомое, презрительно поджав губки. Бежать некуда: позади озерко с ужасающим, хлюпающим пузырем посередине, впереди тропа и на ней дозор.

– Вы ошиблись, ребята, – произнес заискивающе. – Я не шпион. Я у дедушки Шалая в гостях.

Услышав такое, парни загоготали, а девица еще больше поскучнела.

– В гостях! У Шалая! – повторил Рахмет как добрую шутку, и товарищ его поддержал:

– Внучек объявился. Наверное, прямо из Москвы.

– Точно, – подтвердил Саша. – Из Москвы.

Парни враз посуровели.

– Наглый, – сказал Рахмет и обернулся к девушке: – Наташа, что с ним делать?

Девушка заговорила на незнакомом языке – голосок мелодичный и нежный. Рахмет ее выслушал и уточнил у друга:

– А ты как думаешь, Габай?

– Зачем тащить далеко, – ответил тот с досадой. – Отрежем уши. Принесем Аглаю. Какой разница?

Девушка вдруг замахнулась на него ладошкой – и парень со смехом отскочил. Она опять заговорила – быстро, взволнованно, гортанно, сверкая в гневе глазами. Между ними затеялся нешуточный спор, причем парни тоже перешли на свой родной язык. Саша ничего не понимал, но чувствовал, что его участь зависит от девушки с русским именем и с неземной синью в очах. Не то чтобы она его жалела, это вряд ли, скорее с пылом защищала что-то, казавшееся ей справедливым. Он улучил момент и вмешался:

– Парни, что вы в самом деле. Скоро вернется дедушка Шалай – и все объяснит. С какой стати мне врать. Я же похищенный.

– Он не просто наглый, – с горечью заметил Рахмет. – Он от страха ум потерял. Надо быстрее вешать.

Девушка обратилась к нему по-русски, и он отметил в ее речи какое-то неуловимое сходство с манерой говорить старика Шалая – почти никакого акцента и чересчур правильно расставленные слова:

– Тебе лучше признаться, чужеземец. Иначе тебя убьют.

– В чем признаться?

– Кто ты? Как попал сюда?

– Я же сказал, я похищенный. Меня сюда привезли.

– Ты плохо придумал, мальчик. Тот, кого ты называешь дедушкой Шалаем, – в ее глазах промелькнуло участие, – не может иметь с тобой ничего общего.

– Почему?

Рахмет и Габай звонко хлопнули себя по ляжкам и один воскликнул убежденно: – Пора гасить! – второй добавил авторитетно: – Русский собака лучше сразу резать, говорить не надо, – и в подтверждении этой мысли ухватился за нож, болтавшийся на поясе в кожаном чехле. Было бы смешно увидеть такую сцену в кино, но Саша понимал, что это отнюдь не кино, и намерения у парней серьезные. Девушка Наташа не ответила на его вопрос, внимательно его разглядывала, задержавшись взглядом на кроссовках.

– Мальчик, ты не мог забраться так высоко один. Где твои друзья?

– Он мог, – вставил Рахмет, цыкнув зубом, – его сбросили на парашюте. Они иногда так делают.

Саша сказал:

– Я сам не все понимаю, но говорю правду. Меня привезли из Москвы к дедушке Шалаю. Он куда-то ушел, но скоро вернется.

– Забудь про своего дедушку, – посоветовала горянка. – Он разговаривает с небесными жителями, такие, как ты, его не интересуют… Как тебя зовут?

По какому-то наитию Саша впервые назвался чужим именем:

– Камил. Меня зовут Камил. Хотя еще вчера звали по-другому.

Эти слова произвели на всех троих сильное впечатление.

– Видишь, Ната, совсем худой башка. Или притворяется идиотом. У русских это получается всегда хорошо.

Габай завел старую песню:

– Надо немного пытать. Потом отрежем уши. Аглай даст сто баксов. Гулять будем. Наташке сапоги купим. Чем плохо?

– Правильное решение, – согласился Рахмет. Саша и глазом не успел моргнуть, как на него навалились. Он не сопротивлялся. Через минуту оказался примотанным к дереву, да так умело, едва шею мог повернуть. Привязали тонкой, прочной бечевкой, которую парни, по-видимому, носили с собой на всякий случай.

Троица отступила в сторонку – и опять заспорила. Голоса он слышал, но ничего не понимал. Хотя что тут понимать. По бурной жестикуляции видно, что джигиты настаивали на быстром варианте: отрезать уши, – а девушка предлагала что-то свое, возможно, экспортировать его куда-то целиком. От того, кто приведет более весомые аргументы, зависела, вероятно, его жизнь. Сашу это почти не волновало. Он знал, что не умрет. Эта уверенность была сродни той, какую испытывает сумасшедший, прыгая с балкона и полагая, что взовьется над крышами подобно птице. По-настоящему его занимали три вещи: врезавшаяся в кожу бечевка (больно!), скорость, с какой менялись события – вчера летел в ящике, ночевал среди змей – и вот уже приготовлен к заключению, как жертвенный барашек, – но главное, смущала дикая красота девушки Наташи, которая называла его «мальчиком».