Возвращение - [2]

"Вот и успокоилась баба Маня, — тяжело вздохнул он, но внезапно поразился нелогичности происходящего. — Стоп. Как это? Она ведь уже два года прошло как умерла? Мать мне в письме писала: бабушку Маню, мол, схоронили?"

Он провел рукой по виску, мимоходом удивившись неизвестно откуда взявшимся на ладони капелькам крови, и глянул на себя в зеркало. Глянул и обомлел. В сером от пыли, мутном зеркале, висящем в простенке между окон, отразилось его лицо. Его и в то-же время чужое, лишь смутно напоминающее его, невероятно постаревшее лицо.

— О, е… — охнул он и осторожно шевельнул пальцами редкие кустики пегих волос над ушами. "Нос, вроде, мой, глаза? — глаза тоже…

"Что ж это такое, господи? Может, я тоже, того. Помер. Потому и бабушку живой увидел?" — Георгий опустился на табуретку, зажмурился, вспоминая последние события. И тут выплыл новый вопрос: — Постой, а как я вообще дома оказался? Мы ведь еще вчера вроде, в рейд ушли?.. Стоп, так мы сегодня с духами на перевале схлестнулись. Я с пулеметом у подножья прикрывал. Андрюха чуть выше по склону…"

Череду вопросов прервал негромкий стук в сенях. Входная дверь распахнулась, и на пороге появился милиционер. Седоватый, в мятой, сидящей словно на бойце-первогодке, форме, старший лейтенант поелозил ботинками о половик, мимоходом глянул на сидящего за столом Гошу и громко крикнул:

— Эй, Авдотья. Где ты там? Витька орет, что сынок твой… — он не закончил, заглянул в спальню. Представитель власти осмотрел лежащую на кровати старуху и вернулся в кухню. Озадаченно поправил сбившуюся на затылок шапку.

— Ну что, дурак, как теперь жить-то один будешь? — вздохнул участковый и, не дожидаясь ответа, закончил: — Все. Померла твоя мамаша, некому теперь за тобой смотреть.

— Какая мать? — вскинулся Георгий. — Это же старуха…Бабушка Маня умерла.

— Ну ни хрена себе, — изумился участковый. — Так ты чего…оздоровел? Не может быть. Ведь почитай пятнадцать лет… — Участковый наклонился, впился взглядом в глаза Георгию.

— Точно, нормальный, — изумленно прошептал он.

— Ты объясни, лейтенант, что значит — мать… Какие пятнадцать лет? — сердце Георгия застучало.

Участковый смущенно откашлялся: — Ну а чего рассказывать? Сколько я здесь служу, ты всегда такой был. Гу-гу-гу, да под себя гадишь… Она, покойница-то, пока в силах была, сколько раз тебя по врачам ни возила, все без толку. Так и жила. А это у тебя откуда? — милиционер углядел кровавую ссадину на виске у Георгия.

— Не знаю, — вновь коснулся головы Георгий. — Очнулся, на полу бабуш… она лежит. Тут этот, мордатый, ко мне руки тянет. Я его успокоил, ее… поднял… Погоди, лейтенант. Не могу я в толк взять. Выходит, я что, вот так пятнадцать лет без памяти и просидел? — Георгий провел рукой по лысеющей голове, уставился в зеркало. — Да не может того быть!

— Может, не может. В жизни всякое бывает. Ладно. — Старший лейтенант вспомнил о своих обязанностях. — В общем так: Мать твоя внешних признаков насильственной смерти не имеет. Скорее всего, от возраста преставилась. Милиционер помялся, без необходимости поправил ворот шинели, — сейчас соседок пришлю, они помогут. Ну а ты, раз уж так вышло, значит в себя приходи… — Он не закончил, торопливо шагнул к дверям. — Ты смотри, только не уходи никуда, — предупредил он зачем-то. — И документы ее, ну паспорт, найди, ладно?

Дверь захлопнулась, и Георгий остался один.

Он поднялся, прошел в светелку и опустился возле тела, всматриваясь в лицо умершей.

— Прости, мама, — выдохнул Георгий, заморгал, пытаясь справиться с предательски задрожавшей челюстью, встал и, поправив ветхий халат, вышел в кухню. Огляделся, припоминая, затем раскрыл створки большого, темного от времени, буфета, вдохнув запах старых вещей, лежалой бумаги. Вынул на свет старую жестяную коробку, в которой испокон веку в семье хранились документы.

Почувствовал, как кольнуло в затылке, как заныл висок, когда развернул сложенный вчетверо лист газеты "Красная звезда", лежащий на самом верху…

Быстро пробежал глазами пожелтевшую от времени вырезку. Прочитал заголовок. Вчитался в блеклые буквы печатного текста.

"Засада, подавляющее превосходство противника, остался прикрывать, сдерживая атаки… "— никаких воспоминаний текст не вызвал. Словно читал про совершенно чужого человека. Однако сомнений быть не могло. Свою фотографию с личного дела, которая венчала коротенькую заметку, узнал сразу. Далее ничего интересного узнать не удалось.

Трескучие фразы об интернациональном долге, помощи братскому афганскому народу, короче, как всегда: "Командир разведчиков удерживал наступление крупного подразделения моджахедов, но когда те открыли минометный огонь, оказался погребен под завалом. За подвиг награжден орденом Красного знамени.

Георгий открыл коробочку: "Звездочка, это помню, за Кандагар, "Отвага". А это, видимо, то самое "Знамя"", — он повертел в пальцах блестящий орден и засунул награду обратно. Пенсионную книжку с первой группой инвалидности, свой паспорт просмотрел с куда большим интересом.

И тут навалилось. Георгий сглотнул комок, обхватил гудящую голову руками. Мысли побежали в разные стороны, спутались. Он медленно закрыл потяжелевшие веки и уронил голову на стол.