Возвращение - [142]

– Тогда зачем ей было нас приглашать?

– Вряд ли это ее рук дело. Все затеял сэр Джон, – пояснила Кармен. – Но, вообще-то, мне кажется, она просто из той породы людей, ну, знаешь, которые вечно всем недовольны.

Губы леди Гринэм были поджаты сильнее обычного, когда она широким шагом вошла в столовую во время завтрака. Сэр Джон сидел на одном из концов стола и пил чай. Он наслаждался невнятным гулом непонятного ему языка.

– Ты посмотри! – произнесла его жена, швырнув перед ним на стол номер «Дейли мейл». – Посмотри!

Девочки разом оборвали все разговоры. Они испугались ее неприкрытой злости.

«БАСКСКИЕ ДЕТИ НАПАЛИ НА ПОЛИЦИЮ», – кричал заголовок.

Ее муж перевернул газету, так чтобы его никто больше не смог прочитать.

– Так-то, может, оно и так, хотя я вот сомневаюсь, но это ведь произошло не в наших краях, верно? Вдобавок ни-ко-гда нельзя верить тому, что печатает эта газетенка.

– Но им же явно нельзя доверять! – громким шепотом возмутилась леди Гринэм.

– Думаю, здесь нам это обсуждать не стоит, – рассерженно прошипел сэр Джон.

Они вышли вдвоем из столовой, откуда было отчетливо слышно, что разговор ведется на повышенных тонах. Несколько ребят стояли под дверью, хотя толком ничего не понимали. Кармен оттеснила их, чтобы послушать самой.

Сэр Джон признался, что слышал о мелких происшествиях, имевших место в деревушках поблизости от ряда колоний: кража яблок, например, или случайная потасовка с местными мальчишками, или, может, одно-два разбитых окна, – но он был абсолютно уверен, что ничего подобного в Уинтон-Холле произойти не могло.

Неоднозначное отношение леди Гринэм к их присутствию в ее доме тайны никогда не представляло, но общее понимание ситуации сложилось у Кармен только сейчас. Этой холодной англичанке благотворительность была в радость только до тех пор, пока она могла сохранять свой более или менее привычный образ жизни. Мужнин «прожект» совершенно этого не позволял; ей всегда будет не по себе под одной крышей с этими чужаками. Они были иностранцами, а потому, в ее глазах, представляли опасность.

Девочкам Кармен не обмолвилась ни словом, но Мерседес доверилась.

– Думаю, сделать мы ничего не в силах, – сказала Мерседес.

– Нам просто надо доказать, что она ошибается, – согласилась Кармен. – Дети должны вести себя образцово-показательно.

На протяжении последующих нескольких месяцев так они себя и вели, не давая леди Гринэм ни единого повода для жалоб.

Начиная с ноября 1937 года родители стали писать в комитет. Они хотели, чтобы их дети вернулись домой. Блокада и бомбардировки Бильбао остались в прошлом. В апреле 1938 года сеньора Санчес, чей дом был разрушен во время авианалета, нашла новое жилье и была готова воссоединиться со своей семьей. Энрике с Паломой собрали вещи в обратную дорогу.

Мерседес доехала с детьми на поезде до Дувра, где им нужно было сесть на корабль, идущий во Францию, и уже оттуда направиться вниз, пересекая территорию Испании. Сидя в железнодорожном вагоне, за окном которого проплывал оранжево-золотистый осенний пейзаж, она разглядывала двух своих подопечных. За прошедший год Палома так и осталась маленькой девочкой. Точно как в прошлом мае, когда они добирались до Сантурсе поездом, на коленях у нее сидела ее кукла Роза. Зато Энрике изменился сильно. Его лицо до сих пор не утратило своего обеспокоенного выражения, но сам он превратился в юношу. Она попробовала представить себе, как пройдет их воссоединение с матерью, и почувствовала, как кольнуло сердце.

– Я не уверен, что готов вернуться, – признался Энрике Мерседес, когда увидел, что от мерного покачивания поезда его сестренку сморило. – Некоторые ребята отказываются уезжать. Они не верят, что там безопасно.

– Но вы же получили письмо от вашей мамы. Она бы не предлагала приехать, если бы думала, что это опасно, как думаешь? – постаралась приободрить его Мерседес.

– И все же – что, если это не ее предложение? Что, если ее вынудили написать это письмо?

– Какой же ты подозрительный, – сказала Мерседес. – Уверена, что комитет бы вас ни за что не отпустил, если бы они думали, что такая вероятность существует.

Мерседес не приходило в голову, что с этими письмами, приходившими бесперебойно и призывающими детей вернуться домой, может быть что-то не так. Возвращение в Испанию казалось чем-то самим собой разумеющимся, так все с самого начала и планировалось. Многие родители скорее предпочли бы, чтобы их дети стояли рядом, вскинув руку в фашистском приветствии, чем находились за тысячи километров от них, где-то на чужбине. Гул войны прокатывался теперь по всей Северной Европе, так что безопаснее всего должно было быть у себя дома.

Мерседес крепко обняла обоих детей, прежде чем передать их сопровождающей, которая будет присматривать за всей группой по пути в Испанию. Энрике крепился, а вот Мерседес и Палома не сдержались и расплакались: их прощание вышло слезливым, обещания снова встретиться – сердечными.

Наблюдая за отплытием корабля, Мерседес боролась с желанием вернуться в Испанию. Но, не представляя себе, где искать Хавьера, и по-настоящему опасаясь того, что с ней может случиться, вернись она в Гранаду, девушка понимала: лучше ей оставаться в Англии. Ей было чем заняться: некоторые дети так и не получили от родителей письма с просьбой собираться домой. Кое-кто из ее подопечных знал, что такое письмо может никогда не прийти, если обоих родителей уже нет в живых. Мерседес села на поезд до их городка Хейвордс-Хит и вернулась в Уинтон-Холл, куда должны были подъехать несколько ребят из одной расформированной колонии. Первоначально колоний было девяносто, но их число постепенно сокращалось по мере того, как все больше эвакуированных испанцев отправлялось домой.