Возвращение - [33]

Промах своего наемника гоблины прокомментировали вздохом разочарования и негодующим ворчанием по поводу моего, как им показалось «неспортивного» поведения. Зато крестьяне, которые эту же оплошность расценили как мастерский финт, разразились радостным криком и насмешливым улюлюканьем в адрес криворукого неумехи.

Гхнол зло сплюнул наземь, явно расстроенный. Он-то вознамерился покончить с глупым человечишкой одним броском, а теперь придется еще повозиться. Это в такую-то жару… Наемник нагнулся и поднял с земли увесистую булаву, устрашающе шипастого вида, резонно решив, что его меч-недоросль или нож-переросток с моим клинком тягаться не сможет.

Так, что мы знаем о булаве?

Дробящее оружие, поражающая энергия которого возникает в результате произведения массы набалдашника и момента плеча, плюс сила самого воина. Ага, раззудись плечо, размахнись рука… А мы что можем этому противопоставить? Да все ту же геометрию. Что является кратчайшим расстоянием между двумя точками? Верно — прямая линия.

Рассуждая самим краешком сознания, я тем временем изображал на поляне нечто напоминающее финскую летку-енку. Помните, как там? «Это летка-енка, это летка-енка, это летка-енка вам говорят. Два шага налево, два шага направо, шаг вперед и три назад».[4] При этом я едва удерживал от глупости рвущегося в бой покойного тезку. Который, кстати, в легионе тоже не подводником в обозе служил и к гхнолам, соответственно, имел личный счет. Поскольку вот такой копьеметатель и отправил его к праотцам, когда Твердилыч был связан боем с двумя гоблинами и никак не мог уклониться…

Собственно весь этот хип-хоп был нужен мне исключительно с одной целью: развернуть наемника гоблинов лицом к солнцу. Ибо адекватный ответ интервенту требовал внезапности, иначе мои шансы, превратиться в котлету «по-киевски», то есть в фарш с торчащей косточкой, резко увеличивались. Двигался плод кровосмешения видов и в самом деле чертовски быстро.

Еще один ложный выпад, отскок, шаг в сторону и — результат достигнут. Моя тень разлеглась между нами темной перемычкой. Мостом в вечность. И кому-то из нас предстояло сейчас туда шагнуть.

Гхнол присел, примерился, взметнул булаву над головой и прыгнул вперед, резко сокращая дистанцию. Видимо, решив, что я, как и добрый десяток поединщиков до этого, отшагну назад, а он, подгадав момент, когда вес моего тела будет перенесен на опорную ногу и потому дальнейшее перемещения корпуса не произойдет, со всем прилежанием влепит мне по голове своей ежеподобной болванкой.

Резво прыгнул…

И наверняка успел еще удивиться, почувствовав, как нанизывается на острие меча. Я сам не пробовал, тьфу-тьфу-тьфу, но думаю, что это неприятное ощущение. Очень… Смертельно.

Гхнол так и замер, парализованный болью, с поднятой в замахе рукой. Его полный ненависти взгляд нашел мои глаза. Боец явно хотел что-то сказать, но жизнь уже покидала его еще мгновение тому такое сильное и ловкое тело. Гхнол дернулся, захрипел и повалился навзничь. Так и не выпустив булаву. Словно окаменел…

Я даже испугался за свой меч. Читал где-то, что какие-то мифические существа после гибели окаменевают и в виде прощального привета лишают врага оружия. Но нет, клинок легко, без сопротивления выскользнул из раны.

Такого жалобного воя я не слышал с тех пор, как наша сборная продула испанцам. Гоблинки рвали на себе и на соседях волосы, мужчины стучали кулаками по земле и верещали что-то нечленораздельное. Пара молоденьких самок бросилась к погибшему и запричитала над его телом, время от времени опасливо косясь на меня. Но радостный крик людей перекрывал все это многоголосье в разы. И в унисон с ними радовался дух Владислава Твердилыча, настоящего. Вернее — прошлого. Так что мне даже головой пришлось помотать, чтоб его урезонить.

— Гырдрым Лупоглазый, ты признаешь результат поединка? — как и положено толковому администратору, Титыч бросился ковать железо, не отходя от кассы.

— Да, — нехотя проскрипел вождь гоблинов.

— Я не понял тебя, вождь, — не отставал староста. — Произнеси всю формулу, как положено по договору о мире.

— Я Гырдрым Лупоглазый, вождь племени Лупоглазых, — еще с больше неохотой, скрежеща зубами при каждом слове, но вынужденный подчиниться требованию победителя, заговорил гоблин. — Признаю, что Защитник деревни Выселки одолел воина, выставленного племенем Лупоглазых, в поединке честно, и отныне жители деревни Выселки больше не обязаны платить дань племени Лупоглазых.

— Ну, вот… — удовлетворился Ярополк. — Теперь все верно… Вы уже уходите, или еще что-то обсудим?

— Мы уходим, человек, но не забывай, что у нас есть право вернуться.

— Есть, — кивнул староста, демонстративно зевая и прикрывая ладонью рот. — У вас хватит глупости им воспользоваться?

— Непременно… — гоблин щелкнул челюстями с такой силой, что удивительно, как только зубы не раскрошились. — Ровно через две недели мы придем сюда и поглядим, так ли силен ваш Защитник на самом деле…

— Мы будем ждать твоего воина, Гырдрым… — важно подтвердил Титыч, умышленно опуская титул вождя.

Тот зло блеснул глазами, но взял себя в руки, поскольку еще не все вопросы по протоколу были урегулированы.