Возвращение - [43]

Тёмный, сумеречный лес, изрезанный многочисленными морщинами бегущих по нему ручейков и речушек, нависал своими кронами над двигающимися по нему ратниками. Преследование поспешно отступающего противника пока закончилось ничем. Казалось бы, вот — вот, ещё немного, но легконогие, привыкшие к дальним переходам орки стремительно ускользали. Вся война ограничивалась скоротечными стычками. Выставив заслон, орки отступали, каждый раз уклоняясь от навязываемого им боя. Уставшие, изголодавшиеся россы, добивая последние припасы, без устали костерили и никак не желающего вступить в схватку противника и своего, не намеренного останавливаться, полутысячника.

Истерзанные тела росских женщин и сожжённое орочье селение осталось далеко позади, но воспламенённая в сердцах ненависть продолжала пылать неугасимым пламенем. На четвёртые сутки командирам, да и простым ратникам стало окончательно ясно, что противник водит их за нос — ряды врага значительно поредели, и теперь вместо трёхсотенного орочьего отряда впереди ратников двигалось не более полусотни легконогих горных орков-гоблинов. Остальные, пользуясь удобными развилками, каменистыми руслами рек, устеленными галькой откосами, по два, по три, по пять разбредались в разные стороны, чтобы вновь встретиться в назначенном месте. Разозлённый неудачей полутысячник, идущий в авангарде ратного воинства, был в ярости. Все его планы, все его надежды настигнуть и одним махом уничтожить уходящего противника рухнули. Тех, кто остался, им было не догнать. Впереди двигались самые лучшие, самые выносливые воины оркского племени. Но надежда блеснула своим светом, как всегда, неожиданно: посланный на догляд разведдозор на закате обнаружил искру малую, вроде как в распадке равнинном мелькнувшую. Отправленные туда лазутчики обнаружили крепость с домами глинобитными, умело спрятанную за деревьями да за увитыми плющом стенами каменными. Всё, как есть, разузнали разведчики и двоих с докладом к командиру отправили. Остальные на месте остались, дальше за врагом приглядывать. Приглядели они вражеских наблюдателей. Приглядели, а под утро и пригладили, да так, что никто не пикнул и тревоги не поднял… Вслед за этим, ещё затемно, полутысяча Урядникова спустилась к крепости.

Заняв позиции вокруг селения, россы не торопились напасть. Уже и утро уступило своё место ослепительному дню. Солнечные лучи, подняв с постелей самых ленивых, высушили оставшиеся от ночного дождя лужи. Оркские женщины молча работали, оркские мужчины, рассевшись небольшими группами в тени фруктовых деревьев, степенно попивали чай и вели неторопливую беседу. На окраине селения непривычно громко закуковала кукушка. Один ку-ку, второй ку-ку, третий ку-ку, и над очумевшим селением пронеслось грозное "Ура!", затренькали тетивы, засвистели стрелы. Две сотни ратников, с разбегу перемахивая через высокие каменные стены, в считанные секунды сломили сопротивление не успевших придти в себя орков. Часть их полегла под стрелами, часть была зарублена, лишь самые шустрые (или трусливые?) успели скрыться и забаррикадироваться в своих домах. Из бойниц, расположенных под самой крышей строений, стали вылетать оркские стрелы. Один из ратников, споткнувшись на ходу о валяющийся вражий труп, повалился на землю, и только это спасло его от просвистевшей над головой смерти. Ещё один, совсем юный, упал на землю, неуклюже пытаясь выдрать стрелу, угодившую в самое сердце. Силы его слабели. Заскорузлые пальцы, скребанув об оперение в последний раз, неподвижно застыли. Голова свесилась набок, а открытые глаза с выражением величайшей несправедливости так и остались, не мигая, смотреть на этот, уже ставший ему далёким, мир. Росские лучники не остались в долгу. Вот мелькнувшую в проёме тень настигла тонкая россланская стрела, и длинный худой орк, вскрикнув, не удержал равновесия и сверзился вниз, на твёрдую, утрамбованную тысячами ног землю. Сражающийся на острие атаки десяток, уже потеряв двоих ранеными и одного убитым, меткими выстрелами снял засевших под крышей противостоявших им лучников, и теперь ратники прочёсывали здания, добивая раненых, разя сопротивляющихся. Шум сражения шёл уже в самом центре селения. Воины головного десятка двигались впереди прочих, изрубили трёх бросившихся им навстречу оркских воинов и, высадив кованую дверь самого большого в селении здания, ворвались в его внутренние помещения и оказались в центре просторного, устеленного цветными коврами и украшенного разноцветными мозаиками зала. В дальнем от входа углу, прикрывая ладонями свои страшненькие лица, стояли десятки оркских женщин.

— Мочи их всех! — взревел рослый, забрызганный кровью ратник, разящими ударами меча настигая голосивших от ужаса женщин. — Никого в живых не оставлю, никого! Что вы стоите? Разве не видели, что эти изверги с нашими девчонками делали? Глумились, а потом кожу заживо содрали! Сдохните, сдохните, сдохните!

Кровь залила стены. Молодая женщина, почти ребенок, подняв над головой руки, попыталась защититься от острой стали и рухнула с расколотым надвое черепом. Ратник, увидев её залитое кровью лицо, остановился. Меч вывалился у него из рук, и он, медленно пошатываясь, побрёл к двери, ведущей к выходу. Дикое завывание за его спиной стихло, превратившись в долгий, тоскливый плач.