Возвращение домой - [20]

– О, Джудит!.. – с укоризной произнесла мать, посадив младшую дочь себе на колени. Когда рыдания стихли, она обратилась к молодому человеку с извинениями. – Простите, мы тут шумим и вас беспокоим.

Он поднял глаза от страницы и улыбнулся. Обворожительная улыбка обнажила ровные и белые, как будто из рекламы зубной пасты, зубы и, озарив ничем не примечательные черты их спутника, совершенно преобразила его лицо. Теперь перед ними был почти красавец.

– Ничего страшного, – заверил он.

– Вы едете из Лондона?

У Молли явно было настроение поговорить. Молодой человек, похоже, это понял, потому что он тут же закрыл и положил свою книгу.

– Да.

– Ездили в гости на Рождество?

– Нет, я работал в Рождество и в Новый год. А сейчас как раз еду отдыхать.

– Боже мой, какой кошмар! Могу себе представить – работать в Рождество! И чем же вы занимаетесь?

Джудит подумала, что ее мать довольно бесцеремонно расспрашивает незнакомца, но тот, кажется, не имел ничего против.

– Я врач-стажер при больнице Святого Томаса.

– Ах, так вы врач…

– Совершенно верно.

У Джудит чуть было не сорвалось с языка: «Вы так молодо выглядите, а уже врач»; хорошо, что она вовремя одумалась, а не то бы эта фраза ужасно всех сконфузила. Теперь стало понятно, что за внушительный, громоздкий том был у него в руках. Вероятно, он читал описание какой-нибудь неведомой болезни.

– Не слишком-то весело вы отметили Рождество.

– Напротив. Рождество в больнице – большая потеха. Разукрашенные палаты, медсестры, поющие хором рождественские гимны…

– А теперь вы едете домой?

– Да, в Труро. Там живут мои родители.

– А мы дальше, почти до самого конца маршрута. Мы были в гостях у моей сестры и ее мужа. Он моряк, капитан, сейчас заведует Военно-морским техническим колледжем. – В словах матери звучали хвастливые нотки, и Джудит, желая перевести разговор в другое русло, показала в окно:

– А вот и салташский мост.

Как ни странно, перспектива увидеть мост произвела на молодого человека не меньшее впечатление, чем на нее.

– Я бы хотел посмотреть. – Он поднялся, подошел и встал возле нее, опершись рукой на край приоткрытого окна. А потом улыбнулся ей, и она увидела, что глаза у него в крапинку, частью карие, а отчасти зеленые, точно пятнистая форель. – Нельзя ведь упустить такое необыкновенное зрелище.

Поезд замедлил ход. Мимо проносились с грохотом железные балки моста, а далеко внизу серебрились холодные зимние воды речного устья, покрытого целой флотилией глянцево-серых крейсеров, эсминцев, неповоротливых баркасов, маленьких резвых катеров и корабельных шлюпок, все под белыми флагами британского военно-морского флота.

– Этот мост… есть в нем что-то особенное, – сказала она.

– Потому что он переносит нас из Девона в Корнуолл?

– Не только поэтому.

– Потому что этот шедевр воздвиг Брюнель?..

– Извините?..

– Брюнель. Он спроектировал этот мост по заказу «Грейт Уэстерн рейлвей», где служил главным инженером-конструктором. В те времена это сооружение было настоящей сенсацией. Да и сейчас выглядит очень впечатляюще.

Они погрузились в молчание. Молодой человек стоял у окна до тех пор, пока поезд не миновал мост и не въехал в Салташ на корнуолльском берегу Теймара, и только тогда вернулся на свое место и опять взялся за книгу.

Через минуту-другую к ним зашел служащий из вагона-ресторана и сообщил, что чай готов. Молли спросила у молодого врача, не желает ли он присоединиться к ним, но он вежливо отказался. Оставив его в купе, они отправились по тряским, гремящим коридорам в вагон-ресторан, где их усадили за покрытый белой льняной скатертью столик, на котором уже красовалась чайная посуда из белого фарфора. Маленькие светильники с розовыми абажурами были зажжены, и свет их на фоне сгущавшегося в сумерки холодного зимнего дня за окном создавал ощущение уюта и изысканности. Затем к ним подошел официант, неся чай в фарфоровом чайнике, маленький молочник, кувшин с кипятком и сахарницу. Не успела Молли и глазом моргнуть, как Джесс сунула в рот три кусочка рафинада. Другой официант принес им бутерброды, горячие, намазанные маслом булочки, нарезанный кекс с изюмом и цукатами и завернутое в фольгу шоколадное печенье.

Молли наполнила всем чашки, и Джудит стала запивать крепким горячим чаем булочки. Вглядываясь в сгущающийся вечерний сумрак, она подумала о том, что день, если разобраться, прошел не так уж скверно. Начался он немного грустно – когда она проснулась утром и подумала о том, что праздники кончились, – а во время завтрака, когда мама и тетя Бидди поссорились, уже решила про себя, что это катастрофа, что все непоправимо испорчено. Впрочем, мама и тетя Бидди, похоже, перестали сердиться друг на друга, и из этого Джудит сделала утешительный вывод о том, что тетя Бидди и дядя Боб в самом деле любят ее и хотят, чтобы она приехала к ним еще, несмотря на то что мама и тетя Луиза вряд ли ее отпустят. Тетя Бидди отнеслась к ней с особенной добротой и пониманием, говорила с ней как со взрослой и дала мудрые советы, которые Джудит никогда не забудет. А еще очень здорово было, что дядя Боб нежданно-негаданно появился на вокзале, что он все-таки пришел проститься и проводить их, а ей подарил напоследок десять шиллингов – первый вклад на будущий граммофон. И наконец, беседа с молодым врачом в купе. Жалко, что он отказался выпить с ними чаю; хотя, может быть, им уже не о чем было бы разговаривать. И все же он очень милый. И держится так спокойно и естественно. Пока они ехали через салташский мост, он стоял совсем близко к Джудит, и она ощущала приятный твидовый запах его пиджака, а конец его длинного шарфа лег ей на колено. Он сказал: Брюнель. Этот мост построил Брюнель. Ей пришло в голову, что неплохо было бы иметь такого вот, как он, старшего брата.