Возвращение домой - [55]

Одной из особенностей при переходе американцев в православие является опасение — причем, я думаю, с обеих сторон, — что одна из культур раствориться в другой. Об этом предпочитают не говорить, поскольку даже упоминание данного предмета неявно подразумевает расизм.

Однако по мере приближения дня соединения вы время от времени слышите с нашей стороны выражаемые вслух опасения: «Я надеюсь, они не попытаются сделать из нас арабов!» В то же время, представители другой культуры неоднократно задавали вопрос: «Что, если они попробуют сделать Церковь протестантской?»

В жизни мало вещей, которые оказываются лучше, чем вы ожидаете, и наш прием в Антиохийскую церковь стал одной из них. Я не скажу, что не было и нет барьеров и препятствий, которые приходилось преодолевать. Однако можно с уверенностью сказать, что соединение двух культур оказалось успешным. Различия в стиле, темпераменте и традиции органично вписались в одно целое, порождая взаимное уважение. В некоторых случаях наше общение приобретало юмористический характер.

Однажды мне потребовалось позвонить маститому антиохийскому священнику в Нью–Йорк. К телефону подошел его сын–подросток. Когда я попросил позвать отца, он сказал, что того нет дома. — А кто ему звонит? — спросил он.

— Я отец Питер Гиллквист, — ответил я.

— А, так вы тот, кто кричит, когда проповедует! — прокомментировал молодой человек.

Что ж, он попал в точку. Хотя моя проповедь православна, я по–прежнему произношу ее как евангелик. Честно говоря, я отношусь к своему православию с таким энтузиазмом, что, возможно, никогда не смогу приспособиться к тональности традиционной восточной проповеди. И я подозреваю, что Св. Иоанну Златоусту это также не удавалось.

С течением времени мы привыкли к внешним различиям в наших культурах и опытно познали, что во Христе «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Колос. 3:11). Как Его духовные дети мы можем скорее ценить наши различия, нежели опасаться их. На протяжении этих шести лет мы вместе смеялись, вместе работали, иногда вместе набивали шишки. И во всех этих событиях мы научились по–настоящему любить друг друга как братьев и сестер во Христе.

Несмотря на сказанное, остаются серьезные проблемы. Я задаюсь вопросом: почему получается так, что люди в каком–нибудь Североамериканском приходе могут читать газету, торговать ценными бумагами, заказывать Биг Мак на английском, и в то же время настаивать на том, чтобы воскресная служба совершалась на греческом, славянском или арабском — особенно если их дети не могут понять из нее ни слова. Или, почему у нас в одном городе оказывается три православных епископа, каждый из которых представляет свою юрисдикцию. Как в такой ситуации мы можем эффективно и широко распространять эту древнюю веру в современной секуляризованной Америке?

Имя задачам, которые предстоит решить — легион. Но после пребывания в нашем новом православном доме с 1987 года мы испытываем чувства большие, чем благодарность.

Почему мы стали православными

Вопросы, которые мне периодически задают во время поездок и встреч с неправославными христианами по всему Североамериканскому континенту таковы:

— Что окончательно подтолкнуло вас к этому шагу?

— Что, в конечном счете, побудило вас оставить протестантский мир позади и отправиться к далеким берегам православия?

Я могу прямо сказать, что большинство из нас привело в православие не глубокое разочарование в евангелическом движении и не непреодолимое влечение к запаху ладана и колокольному звону, сопровождающим православное богослужение. Как я уже сказал вначале, перемена произошла тогда, когда мы прекратили попытки оценивать и судить историю Церкви и вместо этого пригласили историю Церкви оценивать и судить нас самих.

Мы уже были твердыми приверженцами богодухновенности Писания, божественности Христа и признания нашего Господа Мессией. Идентифицировать Церковь первого столетия на страницах Нового Завета не составляло для нас проблемы. Нашими вопросами были: 1) Какова дальнейшая история этой Церкви Нового Завета? и 2) Насколько наше собственное христианство соответствует тому образцу, который был установлен за века, прошедшие со времени написания книги Деяний?

К своему изумлению мы обнаружили, что Церковь первого тысячелетия составляла единое целое. Разумеется, время от времени появлялись и уходили со сцены некоторые ранние еретические группы и возникали трудные ситуации, включая несториан и монофизитов. Но внутри самой Церкви существовало единство вероучения, охраняемое великими Вселенскими Соборами. Была единая в своей основе форма, или чинопоследование, литургического богослужения. И структура церковного управления была одной и той же в каждой из пяти крупных патриархий. Вместо того чтобы спрашивать, находятся ли такие столпы христианства как Августин, Афанасий и Златоуст в нашей Церкви, мы стали задаваться вопросом: принадлежим ли мы к их церквам!

Чем больше мы прислушивались к древним апологетам веры, сопоставляя их труды со Священным Писанием, тем больше мы понимали, что для них центральными пунктами веры были догматы Троичности Божества и воплощения Сына Божия. В свете этих догматов стали проясняться и другие вопросы, волновавшие нас как евангельских христиан — причастие, литургия, почитание Марии и святых, иконы, историческое преемство епископата.