Возвращение чувств. Машина - [10]

Всё это было с нарочито равнодушным видом поставлено в угол, причём без единого взгляда в её сторону. Похоже, он-таки сильно её боится, наверное, скорее, инстинктивно.

Но тогда бы ему заткнуть уши, а не отводить глаза.

Он так же молча собирался и уйти, когда его догнал её холодный, без каких-либо эмоций голос:

– Мне нужно распятие.

Он так и застыл. Интересно, что его больше поразило? Сама просьба, или нарочито нейтральный, равнодушный тон?

– Заключённым не положены посторонние предметы. – выдавил он из себя наконец, всё ещё избегая смотреть на неё.

– Значит, вы готовы взять на себя ещё и этот грех?

– Какой ещё грех?! – возмущённый, он всё же наконец уставился на неё округлившимися глазами. Тут-то он и получил возможность оценить её консервативную причёску и фанатично горящие глаза.

– Как – какой? Ведь если можно ещё спасти мою Душу (она старательно выделила это слово), а кто-то помешает этому, разве не он будет виновен в том, что она не отправится в Царствие Небесное, как и положено у всех христиан? – голос всё ещё был подчёркнуто спокойным, но внутреннего динамизма она добавила.

Помолчав, чтобы до него лучше дошёл смысл сказанного, она продолжила:

– Разве не грех отнять у Господа то, что могло бы принадлежать Ему, а вынуждено будет провалиться в геенну огненную?

– Э-э… Подождите! Я не понимаю… (а, так он ещё и тугодум! Или он настолько несведущ в вопросах веры? Нет, это вряд ли. Но форсировать или давить всё равно нельзя.), – Какая Душа? У кого её отняли? У вас, что ли? – теперь он презрительно хмыкнул, – Это вообще не в моей компетенции! И не будем больше об этом. Вот придёт послезавтра священник, к нему и обращайтесь со своей «душой»! – он тоже выделил это слово, но уж не без издёвки, – А я – простой солдат, и здесь не помощник!

Медленно выдохнув, она предельно спокойно попробовала ещё раз:

– Не хотите ли вы сказать, что простые солдаты в Бога не верят?

– Что за чушь?! – он возмущённо встрепенулся, – Верят, конечно!

– Ну вот и моей веры у меня тоже никто отнять не сможет! – она агрессивно подалась в его сторону, тут же впрочем, остановившись, – Я не хочу предстать перед Всевышним с отягчённой и нечистой совестью. Я должна постараться вымолить прощение за свои грехи!

Опасаясь переиграть, она замолчала, и повернулась к стене. Ещё рано проявлять какие бы то ни было эмоции. Жертва ещё не заглотнула крючок с наживкой. Хотя, конечно, непорядочно использовать как наживку единственное, что, может быть, осталось святого у этого повидавшего виды прагматичного карьериста, – его, возможно, в глубине души искреннюю веру в единственно непреходящие ценности: в Бога, Высшую Справедливость, и Царствие Небесное…

Впрочем, будем реалистичны – возможна ли, с его-то мировоззрением и циничностью, эта самая искренняя Вера? Ну а если и нет – показать он это (даже самому себе) побоится. Стереотипы поведения и воспитания ставят на такие проявления «циничного неверия» жёсткие ограничения – особенно в эпоху ведьм.

– Ах вот как! Ваша милость решили, что за два дня молитва очистит в вашей душе то, что вы годами там пакостили?! Ха-ха-ха! (до чего наигранный смех – это ясно и ему самому: вот он заткнулся), – Ну, нет! Такие злодеяния так просто не искупить! – издевательский тон говорил о чувстве внутренней правоты. По-крайней мере, для него – она точно была виновна, – Господь-то знает, кто истинно верует, а кто только хочет показать себя верующим! Нас, людей, вы ещё можете обмануть, а вот Его – не выйдет!

Он замолчал, выпятив вперёд подбородок, словно хотел придать больше веса своим (надо признать – довольно справедливым) словам.

Что ж, он готов. Первый этап успешно пройден, нужный настрой у жертвы достигнут.

– Значит, вы отказываете мне? – слегка разочарованный, но спокойный тон.

– Ну, нет! Я нормальный католик, и на себя такой ответственности не возьму, конечно! Пусть ОН – палец в потолок и кивок головой, – вас судит! И хотя его высокопреосвященство и запретил вам что-либо давать, уж против распятия-то, я думаю, он точно возражать не стал бы. Вот только наверняка ему и в голову даже прийти не могло…

По-правде говоря, и мне тоже!.. – он чуть отстранился, взял паузу, но продолжил:

– Да, я дам его вам. И даже скажу, почему, – он перевёл дыхание, и несколько сбавил тон, – Если вы что-то опять задумали, сомневаюсь, что деревянный крестик поможет вам убежать, или навредить кому-нибудь. Ведь кто бы ни пришёл, я-то буду здесь! Ну а если – вдруг! – ваша милость и вправду хочет вымолить прощение у Всевышнего, то моя совесть будет чиста: я не мешал вашему покаянию!

Да, в житейском прагматизме ему отказать нельзя. Молодец. Практически оправдал её расчёты – сказал то, что и должен был сказать надёжный, и набожный охранник.

Теперь дело за ней. Нужный тон и движения давно продуманы. Главное – чтобы не чувствовалась отрепетированность домашней заготовки.

Очень медленно она повернула к нему слегка опущенную голову. Развернулась сама. Брови подняты, взгляд прояснено-удивлённый. Как бы через силу она выдавила:

– Благодарю… вас. – и после тщательно рассчитанной паузы и еле слышного вздоха, – Простите за недостойные мысли о вас. Я думала… Я думала вы побоитесь сделать это.