Возвращение Цезаря - [33]

Владимир Петрович качал головой.

— Соучастие предлагаешь… Де-юре и де-факто.

— Факто, факто… Какое к черту соучастие, коли ты белье сушишь! А стерлядь, она тут, по дну ползет, пузо чешет. Нежная, сладкая. Ежели сравнивать, то кастрюк — это законная жена, а стерлядка — невинная девушка.

— Гм, ты поэт… А сам по рублю за кило брать будешь? — спросил Владимир Петрович.

— Ага!

— Не-ет, так дело не пойдет.

И выставил палец к носу старшего Малинкина. Покачал им.

Малинкин скосил глаза, рассматривая его: чистенький ноготь подстрижен, грязи под ним нет.

Презирающий его был этот палец.

— Дешевле нельзя. С других, сам знаешь, по три целкаша беру, — твердо сказал Малинкин. — Айда, Васька!

Они, вскочив, исчезли в черноте. Шагнули и нет их. Слышно только, как Малинкин чиркнул спичкой. Должно быть, прикурил. Потом крик:

— А пальцем в носу ковыряй! В носу!

И Владимир Петрович понял — гордо, как девушка, уходила от него стерлядь. Совсем! А риск? Нет его. Живот растет?…

И черт с ним, с животом. Он наследственный, генетический, можно сказать.

— Эй! — вскрикнул Владимир Петрович. Он вскочил и побежал. В темноте увидел плавающий огонек сигареты.

— Черт с вами, согласен, только живую мне везите.

— А какую же еще, — говорил Малинкин-старший. — Какую же еще, коли мы ее тебе прямо с воды подбрасывать будем. Ее живой в котелок сажай. Распори пузо и в кипяток.

6

Егеря возвращались недовольными. Ушел Малинкин! Сергеев сидел у моторов, Сашка на носу. Впереди их лодки бежали желтые отблески. Они убегали. Не зря Малинкин кричал им:

— Меня, как лунный блеск, не пымаешь!

И оказался прав. Еще кричал:

— Попробуй догони!

И верно, не догнали, лодка у него удивительной ходкости. Что же это? Во всем прав нехороший человек. Несправедливо.

— Сергеев, — позвал Сашка. — Ты чо молчишь?

И не дышит вроде. Сашка рассердился.

— Высокую думу имеешь?

Молчит? И пусть! Сашка прилег на носу. Жестко, неудобно. Зато слышно — звуки особенно быстро пробегают над водой.

Вот плеснулся кто-то широкий. Это лещ. Привезли в Сибирь, поселили — живет в воде и не чихает. Но на леща есть Малинкин.

— Обхохочут нас в деревне, — сказал Сашка.

— Сетешка-то их у нас, — отозвался Сергеев. — Чистый капрон. Сеть мы с тобой взяли в плен.

— Невезучий ты, Сергеев. Наверное, уйду я от тебя.

Лучше поступлю в пожарные, огнем они гори. Черта мне делать на этом пресном море! Ты настоящего моря и не видел, наше против него — лужа. И разве это луна? Обмылок какой-то. И все вообще здесь мне надоело, все.

Сергеев молча повернул лодку к берегу. Вода забилась в правый борт. Темь, берега не видно, он лишь угадывался глубокой темнотой.

Темнота шла на лодку и грозила ей. Она могла подсунуть плавающее бревно или заснувшего рыбака в лодке. Опрокинешь — визга не оберешься. А если утонет? «Экое нехорошее место», — тосковал Сергеев.

— Саш, — просил он. — Посматривай.

Тот бубнил свое:

— Я по-городскому плясать могу. А девушки…

— Все бы тебе бабы, Сашка.

— Ты кончаешься, а я, можно сказать, только жить начал.

— Женись, девку мы найдем. Хошь почтальонку?

— Во, во, женись им, заладили одно и то же.

…Храпел пес, постукивали о борт проплывающие от лесхозовской пристани щепки.

Они стучали и стучали, нагоняя сон. Сашка прилег. Увидел — в небе белая лодка подъезжала к Звездному Ковшу.

— Малинкин!

Сашка схватил фонарь и ударил светом в лодку Малинкина. И та проступила, вся, целиком — узкая, красиво сделанная для больших скоростей. Малинкин гнусно ухмыльнулся и крикнул:

— Хрен догонишь!..

И лодка побежала в звезды. Оскорбитель уходит от них полным ходом, а догнать его нет возможности.

— Малинкин!.. Стерва!.. Стой!..

— Саш… — говорил Сергеев. — Не ори, мне боязно.

— Я заснул? А? — спросил Сашка. Он сел и щупал бока.

…Берег чувствовался приближающимся запахом щепок и корья, выброшенных водой. Они, замытые в песок, перепревали и пахли скипидаром — остро, далеко.

— Слышь, — Сергеев приглушил мотор. — Знакомый.

Они прислушались: постукивал мотор. До него было километров пять. Они ждали, стихнет ли стук. Что могло значить одно — рыбак ставит сеть. Но звук близился. Появилось эхо, отраженное берегами. Казалось, что лодка не одна, их плывет две. Наконец всеми тонами, высокими и низкими, ясно зазвучал мотор. Егеря узнали ядовитый голос этого превосходного механизма.

— Малинкин, — выдохнул Сергеев. — Теперь нам не спать.

— Я его за одно беспокойство убить готов! — вскричал Сашка.

— Кипяток ты, — говорил Сергеев. — Как ты жить будешь семейно? Не понимаю.

— А я не женюсь…

Голубой день

1

Владимир Петрович вышел из палатки и ахнул: голубой день!

На все легла голубая дымка, все голубое — и море, и небо. Лес тоже голубой. Даже красным плавкам голубизна придавала металлический блеск. Голубой день! Ура!

Владимир Петрович выжался на руках раз двадцать. Утомясь, развел костер и стал готовить завтрак.

Руки его хлопотали, а в душе тянулась серебристая цепочка удовлетворения. Он рассматривал каждое звенышко и признавал, что ему повезло: жил здесь вторую неделю, и все дни были ясные, а иногда и голубые.

Вкусная рыба? Есть.

Лес? Под боком.

Поселок? С приличным магазином.

Друзья? Ванька-Контакт прислал прогноз погоды, говорящий о чрезвычайной удаче Владимира Петровича.