Возвращение блудной мумии - [43]

Не пожелавшая со мной разговаривать бурка-бурячка явно что-то знала. Скорее всего она была одной из кормящих любовниц Родни. Меня она, похоже, тоже приняла за любовницу, так что перезванивать было бесполезно. Во-первых, она ревнует, а во-вторых, чего-то боится. По телефону она мне уж точно ничего не скажет. Может, натравить на бурячку полицию? Но ведь Пепе четко и ясно объяснил, что Южная Африка — не Лондон, а у полицейского управления нет денег да дорогущие международные звонки.

А что, если?..

Со вздохом прогнав заманчивую мысль, я отправилась на кухню готовить завтрак.

Поскольку подбить Марио на совместное посещение старичка с мумией не удалось, до Ситжеса мне пришлось добираться на электричке.

В связи с будним днем народу было немного, и я удобно устроилась у окна со стороны моря. В вагоне, как всегда, негромко играла классическая музыка. Лично я бы предпочла какой-нибудь бодренький латиноамериканский мотивчик, но руководство железной дороги твердо решило придерживаться классики, причем весьма своеобразной классики.

После того, как однажды, собираясь лететь в Россию, я прокатилась на электричке до аэропорта под драматический аккомпанемент траурного марша Шопена, добираться до аэровокзала я стала исключительно на такси.

Итак, под потолком вагона нудно, навязчиво и пронзительно пиликали скрипочки, за окнами проносились жмущиеся друг к другу, как грязные перепуганные овечки, облезлые дома барселонских предместий, а я с неприличным любопытством разглядывала мужчину, сидящего лицом ко мне на скамейке с другой стороны вагона.

Несмотря на то что смуглый и мускулистый красавец в расстегнутой на груди рубашке запросто мог получить первый приз на конкурсе настоящих андалузских мачоте, причиной того, что я пялилась на него, как на икону, была отнюдь не экзотическая южная красота, тем более что верхнюю губу андалузца украшали густые черные усы, а к усатым мужчинам я всегда относилась с подозрением.

О нездоровой страсти андалузцев, цыган и латиноамериканцев к золотым украшениям я уже была наслышана. Мне доводилось встречать в метро андалузских нищих, которые, выпрашивая подаяние ради умирающих от голода детей, даже в интересах дела не могли расстаться с дорогими их сердцу драгоценностями и, протягивая пассажирам пластмассовый стаканчик для милостыни, сверкали золотыми перстнями, браслетами и цепями почище отечественных “братков”.

Сидящий недалеко от меня усатый мачо напоминал витрину небольшой ювелирной лавки. Его грудь украшал распростерший крылья золотой орел размером с небольшое чайное блюдце. Удерживающая орла цепь была настолько массивной, что запросто сгодилась бы на то, чтобы поднимать якорь небольшой парусной лодки. Помимо орла андалузец дополнительно нацепил себе на шею более тонкую цепочку с шестью золотыми образками святых и Девы Марии, золотой подковой и крестом. Довершали картину тяжелые бусы из резной кости то ли марокканского, то ли индийского производства, пара золотых браслетов, золотые часы и пяток здоровенных сверкающих перстней.

Красавец с орлом и сам сиял, как начищенный пятак. Было очевидно, что он необычайно горд и доволен как собой, так и своими спутниками. Рядом с мужчиной крутился на сиденье бойкий мальчонка лет одиннадцати, а сидящая напротив жена вела беседу по сотовому телефону. Она говорила нарочито громко, так что вскоре весь вагон был в курсе того, что достойное семейство андалузских крестьян-оливководов едет в гости к своим живущим под Барселоной приятелям — перебравшимся жить в Каталонию бывшим крестьянам-оливководам.

Сотовый телефон супруга золотоносного мачо, очевидно, считала неотъемлемым символом престижа и благосостояния и получала несказанное удовольствие, демонстрируя его едущим в вагоне пассажирам. С каждой станции она перезванивала своим знакомым и громогласно сообщала, что они только что проехали Прат-де-Лльобрегат, Гава или Виладеканс и уже приближаются к нужной остановке.

Лучащийся самодовольством путешествующего первым классом миллиардера глава семейства заметил пропажу мальчика лишь в тот момент, когда механический голос объявил, что следующая остановка — Кастельдефельс. Именно тут они должны были выходить.

На вопрос, куда подевался ребенок, жена равнодушно ответила, что он пошел в туалет, и продолжила разговор по сотовому телефону.

Красавец с орлом подскочил к туалету и, молотя по двери кулаками, заорал, чтобы сын немедленно выходил.

— Не могу, я какаю! — иерихонской трубой завопил из-за металлической двери ребенок.

По какой-то непонятной причине андалузцы даже в спокойном состоянии разговаривали на столь повышенных тонах, что одна семья по уровню шума, особо не напрягаясь, запросто могла заглушить пару авиационных двигателей, если же они возбуждались, поднимался такой гвалт, что и мертвый бы восстал из гроба.

Когда разъяренный глава семейства извлек наконец натягивающего штаны ребенка из туалета, двери вагона уже захлопнулись. Увлеченная телефонным разговором жена настолько отключилась от окружающего мира, что даже не заметила, как они проехали свою остановку.

Покорившись судьбе, золотоносный мачо со вздохом уселся на свое место, а ребенок тем временем снова шмыгнул в туалет.