Возвращенец - [4]

— Позвольте, но ведь у тех же тиранов при жизни множество сторонников. Как же они оказываются в одиночестве?

— Вы уже могли заметить, что в этом мире невозможно носить маски. Внутренняя суть каждого интуитивно видна другим, поэтому истинные натуры тиранов, их мелкие властолюбивые душонки, становятся очевидны их бывшим поклонникам. Это что-то вроде телепатии. Кстати, как вы находите мой английский?

— Он безупречен, — признал я.

— Так же, как и ваш немецкий, — усмехнулся Остерман. — Здесь каждому кажется, что все говорят на его языке. Собственно, наш разговор — всего лишь условность; наше сознание, непривычное к телепатическому общению, усваивает сразу лишь наиболее базовые представления о собеседнике, а остальное обращает в слова. Вообще все, что мы видим вокруг, включая, кстати, животных и растения — это иллюзии, порожденные нашим сознанием и сознанием других людей. На самом деле, как я уже говорил, это что-то вроде энергетических флуктуаций; но наше сознание, сформировавшееся на земле, представляет их нам в виде привычных образов.

— Но сами эти флуктуации все-таки существуют объективно?

— Существуют, и мы можем ими управлять. Этот замок создан вашим воображением, и отныне он реален — хотя на самом деле это вовсе не сложенное из камня здание; но вы видите его именно так — и благодаря вам другие тоже.

— Значит, все эти книги и фильмы…

— Всего лишь воспоминание о том, что вы читали и смотрели на земле.

— Выходит, мне уже не прочитать ничего нового?

— Отчего же? Вам просто нужно общаться с теми, кто помнит другие книги — или пишет их сам. Здесь, в Сумерках, плотность населения не такая, как в Свете, но найти себе круг общения вполне реально. Вообще здесь можно вполне приемлемо устроиться.

Я рассказал ему о встрече с бывшим бизнесменом и поинтересовался, отчего он, в таком случае, оказался в столь жалком положении.

— Просто-напросто он сам считает себя виновным, — усмехнулся Остерман. — Он раскаивается и ходит в рубище; мы с вами не раскаиваемся и живем в комфорте. Впрочем, вы уже могли убедиться, что у этого комфорта есть свои недостатки.

— Кстати говоря, вы можете одолжить мне какие-нибудь книги?

— Боюсь, что научная литература не входит в круг ваших интересов, а художественная — моих. Но это не страшно — я ведь не единственный ваш сосед. Но вас больше беспокоит другое, не так ли?

Я взглянул на него.

— Ну смелее же, мистер Браун. Вас интересует, можете ли вы продолжить здесь свои… э-э-э… экзерсисы. И вы совершенно справедливо опасаетесь, что нет. Здесь нельзя причинить вред другому человеку против его воли. Вы просто не сможете к нему приблизиться. Что же до дистанционных орудий, то все, что создано вашим воображением, может быть разрушено воображением другого. Особенно, если его энергия мобилизована сильными эмоциями. Так что вы лишены этого удовольствия на всю предстоящую вечность.

Он помолчал, давая мне осознать услышанное (которое, впрочем, не явилось для меня такой уж неожиданностью), а затем вдруг заговорщицки улыбнулся.

— Но есть кое-какой выход. Собственно, я здесь затем, чтобы предложить его вам.

Я постарался не показывать, насколько заинтересовали меня его слова, но тут же вспомнил, что здесь бессмысленно что-то скрывать.

— Видите ли, смерть интересовала меня не только с академической точки зрения, — продолжал Остерман. — Меня с давних пор занимала одна практическая проблема, — он сделал еще одну драматическую паузу. — Возвращение.

— Вы имеете в виду — возвращение на землю? В мир живых?

— Вас с детства учили, что это невозможно, так? Отсюда никто не возвращается? Впрочем, вас должны были учить, что это удалось по крайней мере человеку по имени Иисус и еще нескольким с его помощью. И хотя это, разумеется, сказки — во всяком случае, за все время жизни здесь мне не удалось получить доказательств обратному, но сама по себе идея о такой возможности вполне здравая. Видите ли, с физической точки зрения смерть есть переход на нижний энергетический уровень. Поэтому самопроизвольно процесс всегда протекает в одном направлении. Но если приложить дополнительную энергию, то возможен и обратный переход. И в настоящий момент, после долгих лет работы, я смонтировал установку, которая позволяет осуществить это практически.

— После долгих лет, говорите? — мне почудился подвох в его словах. — Разве вам не достаточно просто вообразить ее?

— Мистер Браун, речь идет не о декорации вроде вашего замка или моего автомобиля, а о реально работающей установке, которая реально перенаправляет потоки энергии. Хотя физически она состоит не из металла и пластика, как кажется вам и мне, а из тех же энергетических полей, что и все здесь, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы организовать их соответствующим образом.

— И вы предлагаете мне вернуться?

— Да.

— Почему вы не воспользовались своей установкой сами?

— А что мне даст земля? Зачем отправляться туда, когда весь исследуемый мною материал — здесь? Тут еще непочатый край работы. Физическая природа этого мира и его соотношение с миром живых еще не ясны до конца. Например, меня весьма занимает вопрос, почему здесь присутствуют люди самых разных времен и народов, включая первобытных дикарей, но нет ни одного инопланетянина? Значит ли это, что люди все-таки одиноки во Вселенной, или «загробный мир» свой у каждой планеты? Я с нетерпением жду, когда прогресс космических полетов позволит первому человеку погибнуть на другой планете — попадет ли он сюда? В общем, тут еще много чего интересного. Вы будете удивлены, но я поддерживаю контакт не только с учеными из Сумерек, но и с некоторыми из Города — не все они столь забиты предрассудками, как обыватели. Мы разделены в пространстве, но можем переписываться — на самом деле, конечно, это тоже удаленный телепатический контакт. Когда-нибудь я отправлюсь на землю — так сказать, в отпуск… но это будет еще нескоро. Вы — другое дело. Вам здесь нечего делать. Все ваше — на земле.