Возрождение Зверя - [10]

Я хотел сдохнуть. нейти Аонэса, убить тварь и сдохнуть, потому что суд Нейтралов никогда не выпустит вампира-каннибала на волю. Я теперь опасен для общества. Силен и опасен. Словно серийный маньяк у смертных, примерно такой же ублюдочной мразью я стал для своих. Они меня боялись. Липко и панически. Я смотрел на них на заседании суда и видел отчаянный ужас вперемешку с ненавистью. Конечно, ведь для них я был тем, кто усеял трупами дорогу до самого Рима, нарушил все законы, пропитался насквозь порошком и выжил.

А я боялся того, что меня не казнят и теперь я каждую секунду буду слышать её голос, чувствовать запах и медленно поджариваться день за днём. Мне не нужно было ни помилование, ни поблажки.

Когда потерял Анну, я выдержал, а сейчас знал, что не смогу. Я, блядь, не мог больше терять. Не мог ни с чем пытаться ужиться, ни с чем смириться.

Но как же быстро желание сдохнуть может вдруг заменить сумасшедшее желание жить, потому что увидел Марианну. Пришла. Спасенная какими-то силами Ада или Рая. Пришла. Чтобы вытащить меня из петли. Маленькая, сколько раз ты потом будешь приходить в тот момент, когда я, отсчитывая шаги костлявой в моем направлении, хохочу, как безумный, понимая, что даже эта старая тварь меня боится и не хочет забирать? Но она боялась не меня, а тебя.»

ГЛАВА 1

Так бывает, когда из вечной тьмы и холода вдруг неожиданно, непонятно за какие заслуги, попадаешь в ярко освещенную ком нету. Твои глаза настолько привыкли к полному отсутствию света, что в первые минуты тебе даже физически больно, ощущение, будто их режет лезвие ножа, выкорчёвывая глазные яблоки. Ты закрываешься рукой от смертоносного сияния, сжавшись в самом углу и отвернувшись от всех ламп. Но проходит некоторое время, и ты понимаешь, что ничего не произошло, что ты всё ещё можешь дышать, что ты не сгорел под лучами искусственного солнца, и ты медленно поворачиваешься к середине комнаты. Заставляешь, да, буквально заставляешь себя отвести ладони от лица и попробовать открыть глаза снова. Это получается не с первого, и даже не со второго раза, потому что ты всё ещё помнишь ту боль, что тебе причинил свет, который сейчас мягко касается твоей кожи, согревая теплом. Твоё тело медленно отогревается, шкура Зверя на плечах кажется уже слишком неудобной и громоздкой. Да, и какой в ней смысл, если здесь, в этом помещении так тепло и уютно?

Ты расправляешь плечи и клянёшься самому себе, что сразу же закроешь глаза, если вдруг снова будет больно. Ты ведь ещё не уверен, что не сдохнешь на месте же от того количества цветов, которые обрушатся на тебя. Это не значит, что ты настолько ценишь свою жизнь, чтобы потерять её. Ни хрена. Если бы её можно было продать на рынке, то жизнь Николаса Мокану стоила бы не дороже жизни других подобных ему ублюдков, но ты ведь уже начал забывать об этом. Вот прямо здесь, в этой комнате, в которой и дышать намного легче, когда вдыхаешь не холод, а свежие ароматы цветов, и выдыхаешь не пар, а углекислый газ. Гораздо больше ты боишься потерять себя. Кто сказал, что такие, как ты, не нужны миру? А как же вечная борьба добра и зла? Если тебя не будет, кто же станет тем пресловутым Злом, на фоне которого должно сверкать Добро?

И ты, стиснув зубы, отнимаешь руки от лица, а после, медленно досчитав до десяти… а потом ещё раз до десяти, открываешь сначала один глаз… а после и второй. И стоишь, глядя вокруг широко открытыми глазами и жадно впитывая в себя свет.

Да, мать твою, ты даже не видишь, что тебя окружает! Ты просто купаешься в лучах света, и готов поклясться ещё раз, что видишь атомы, из которых он состоит. И ты, раскидываешь руки в стороны, делая глубокий вздох, и начинаешь кружиться по комнате, оглушительно смеясь и начиная верить, что заслужил это всё. И яркий свет вокруг себя, и разноцветную ком нету, и тепло, согревающие плечи и спину настолько, что ты с отвращением, и, да, блядь, да, видимым облегчением скидываешь к ногам тяжёлую шкуру Зверя и перешагиваешь через неё к столу, заставленному едой.

И пусть попробует хоть одна тварь сказать, что ты не достоин красочной и сытной жизни. Не заслужил за годы, века страданий, одиночества, холода и голода. И ты настолько наивен, что начинаешь верить в кого-то свыше, одарившего тебя всеми этими благами. Хотя, нет, не верить. Для безоговорочной веры в Него прошло ещё не так много времени, но ты уже начинаешь сомневаться в своих собственных убеждениях. Потому что настолько слаб, что хочешь, чтобы было именно так. Ведь Он не мог тебя обмануть в очередной раз. Зачем Ему это? Ты достаточно дерьма нажрался за свою жизнь, наверняка, даже Ему уже надоело потчевать тебя такой жратвой на протяжении пяти столетий.

Ещё один шаг к столу, второй, но ты останавливаешься через каждые полметра, чтобы вдохнуть в себя воздух полной грудью. И чем ближе подходишь к столу, тем отчётливее чувствуешь, что аромат ванили, еще недавно будораживший обоняние, всё больше и больше начинает походить на вонь. Но ты упорно идёшь вперёд, потому что догадка появилась, но к хорошему быстро привыкают, и ты настолько привык за эти жалкие минуты к этой комнате и свету, к теплу и полному едой столу, что ты безжалостно вырываешь с корнями эту суку и сжимаешь в руках, чтобы раскрошить и не оставить даже следа от неё. Отряхиваешь руки и делаешь последний шаг к проклятому столу. На пальцах всё ещё остались крошки той самой догадки, и ты с усмешкой поднимаешь крышку блюда, чтобы истерически захохотать, в полной мере оценив шутку Всевышнего… чтоб ему сдохнуть на тех самых облаках! Вторая крышка, и тебя едва не рвёт от вида очередного блюда. Третья — и ты жалеешь, что успел сделать вдох и впитать в себя этот смрад Смерти. Четвёртая — и ты уже не удивляешься ничему.