Возроди во мне жизнь - [19]

Это была только первая моя неудача. Потом все пошло еще хуже. Однажды ко мне пришла одна взволнованная сеньора. Ее муж, известный в городе врач, вместе с семьей жил в собственном доме. В очень красивом доме номер 18 на Восточной улице. Как сообщила эта женщина, дом приглянулся генералу Асенсио. Он позвонил ее мужу и сказал, что хочет купить дом. Когда же ее муж ответил, что дом не продается, поскольку это семейное достояние, Андрес заявил, что очень надеется на его благоразумие, поскольку не хотелось бы покупать дом у вдовы. После такой угрозы доктор согласился продать дом и назвал цену. Услышав, сколько тот просит, Андрес извлек из ящика бланк купчей на недвижимость и написал ту сумму, в соответствии с которой доктор уплачивал налоги. Ровно половину того, что запрашивал доктор. Андрес дал им всего три дня, чтобы освободить дом.

На следующий день после этого разговора жена доктора пришла ко мне. Вечером я поговорила с Андресом.

— Не слушай всяких сплетниц. Скажи, что ты ничего не знаешь.

— Так это правда? Зачем тебе нужен этот дом?

— Тебе-то что? — проворчал он и заснул.

На следующий день я отправилась будить Октавио, чтобы рассказать ему эту историю.

— Почему бы тебе не послать к черту всех этих визитеров и не заняться чем-нибудь более приятным? — спросил он.

Я стала объяснять ему все с самого начала, подробно рассказав о злополучном доме, поскольку была уверена, что он просто спросонья ничего не понял.

— Ах, Кати, только не говори, будто не знаешь, что все в этом мире продается и покупается, — ответил он, садясь в постели и потягиваясь. Затем громко и со вкусом зевнул.

— Можно войти? — спросила Марсела, толкая дверь.

Она была одета в брюки и рубашку, которые я видела на Октавио.

— Ты еще не встал? — спросила она, уперев руки в боки.

— Ну ты и придурок, — добавила она, плеснув на него водой из стакана.

— Стерва! — крикнул Октавио, пытаясь отобрать у нее стакан.

Они начали бороться друг с другом, и вскоре оказалось, что они уже не дерутся, а обнимаются, задыхаясь от смеха. Они казались такими счастливыми, что я ощутила укол зависти.

— Все равно спасибо, Таво, — сказала я, направляясь к двери.

— И тебе, Кати, — ответил он, когда я вышла и закрыла дверь за собой.

Глава 6

В первый раз на моей памяти ярость Андреса обрушилась на дона Хуана Сориано, директора еженедельника «Аванте», когда в его газете вышла заметка, осуждающая бой быков; во второй раз — когда газета опубликовала статью, в которой говорилось, будто в правительство штата проскользнуло множество контрреволюционеров и глава аппарата Мануэль Гарсиа был одним из тех, кто атаковал Серданов, а также что Эрнесто Эрнандес, представитель правительства в Пуэбле, был раньше членом некой организации под названием «Социальная защита», созданной в свое время Викториано Уэртой; и, наконец, что Саид Суарес, сборщик налогов в Тесьютлане, самолично выстрелил Венустиано Каррансу, а сам губернатор во время того переворота, когда убили Мадеро, отсиживался за толстыми стенами.

— Я убью этого козла! — прошипел Андрес сквозь зубы, швырнув на пол газету и рывком вставая из-за стола, за которым мы в эту минуту завтракали.

Потом я неоднократно слышала от него эти слова. Тем не менее, Сориано, как ни в чем не бывало, продолжал выпускать газету, распивать кофе в крытой галерее и по воскресеньям прогуливаться по рынку под ручку с женой. Все знали, что он ходит на работу пешком, по вечерам покупает хлеб в булочной «Флор-де-Лис», а также любит после ужина гулять в одиночестве.

Сама я тоже втихомолку читала прессу. Когда Андрес отшвырнул газету и выскочил из-за стола, матерясь, я подняла ее и стала пожирать глазами. Порой я просто не понимала, почему он так злится.

Быть может, его разозлило, что газета никак не осветила церемонию его вступления в должность или церемонию открытия театра? С фотографией, как он разрезает ленточку перед входом, и другой — с изображением мемориальной доски, гласящей, что театр реконструировали во время правления губернатора Андреса Асенсио. А под фотографией еще должна быть статья, задающая вопрос, почему муниципалитет не принял в этом никакого участия, и все пришлось делать губернатору на собственные средства.

Когда Агирре национализировал добычу нефти, единственной газетой в Пуэбле, выразившей одобрение по этому поводу, стала «Аванте». Андрес был в ярости; ему казалось полной глупостью ссориться с могучими державами, лишь чтобы захватить то, что он прямо называл мусором. Тем не менее, когда сеньора Агирре призвала женщин всех сословий пожертвовать деньги, драгоценности и прочее, кому что по силам, чтобы выплатить нефтяной долг, Андрес велел мне присоединиться к Дамскому комитету, который возглавляла донья Лупе.

Как-то вечером он привез огромное количество ящиков.

— Отнеси их и скажи, что это приданое твоих дочерей, — велел он.

Там обнаружилось все, что только можно вообразить: браслеты, серьги, бриллианты, часы, ожерелья — одним словом, целая груда драгоценностей выше меня ростом. Я отправилась в Мехико вместе с девочками и ящиками. Когда мы прибыли в Галерею Изящных Искусств, там уже было полно народу. Здесь были крестьянки, которые принесли кур, горожанки, самоотверженно поставившие на стол свои копилки, набитые медяками, и богатые американки, открыто выступившие против нефтяных компаний и пожертвовавшие несколько тысяч песо.