Возроди во мне жизнь - [15]

— Так значит, про молочную ферму всё вранье? — спросила я, едва он появился на пороге.

— Если ты веришь моим врагам больше, чем мне, то нам больше не о чем говорить, — ответил он.

С этой злополучной бумагой в руках я провела несколько часов в саду, без конца размышляя о том, что внезапно узнала, пока вдруг не увидела его прямо передо мной, с коленями на уровне моего лица. Он посмотрел на меня сверху вниз и сказал:

— В чем дело? Не хочешь стать губернаторшей?

Я взглянула на него, и мы оба рассмеялись. Я сказала, что, конечно, хочу, и тут же выбросила из головы, как мне он лгал, пытаясь приукрасить свое неблаговидное прошлое. Конечно, мне хотелось стать губернаторшей. Я и так уже провела почти пять лет, разрываясь между кухней, младенцами и пеленками, и готова была выть от скуки.

Вслед за Веранией родился Серхио. Когда он впервые закричал, я почувствовала, как освободилась от камня в животе, и решила, что это в последний раз. Я вновь стала сумасшедшей матерью, Андрес же почти не интересовался детьми. Он по-прежнему был начальником тыла округа, ненавидел губернатора и водил дружбу с Хайсом. Уже одного этого было вполне достаточно, чтобы у него не оставалось времени ни на что другое, так при этом он еще повадился регулярно ездить в Мехико, где навещал своего приятеля Родольфо, ставшего заместителем министра. Однажды, к величайшей радости обоих, его начальник, генерал Агирре, выдвинул свою кандидатуру на пост президента.

Андрес отправился вместе с ним в тур по стране. Поездка была такой далекой и такой долгой, что мы с Октавио даже не смогли вовремя его известить о том, что однажды вечером Вирхиния отправилась в магазин за нитками и не вернулась. Мы тут же обратились в полицию, искали ее много дней, но так и не узнали, что с ней сталось. Когда Андрес вернулся домой и узнал о исчезновении дочери, он принял это, как неизбежность смерти.

Еще до того, как он стал губернатором, я узнала, что у него имеются и другие дочери. В то время он решил стать хорошим отцом и представил мне еще четырех дочерей: Марту, пятнадцати лет, Марселу — тринадцати, и, наконец, Лилию и Адриану — этим было по двенадцать.

Адриана и Лилия — сестры-близнецы — были дочерьми послушницы из монастыря капуцинок в Тлалпане, который Андрес со своим полком закрыл во время религиозных преследований. Лилия очаровала меня с первого взгляда. У нее были каштановые волосы и огромные любопытные глаза. При нашем знакомстве она сразу спросила: правда ли, что я — жена ее отца? Я ответила, что да, правда, и тогда она назвала меня мамой. Адриана же, напротив, оказалась очень замкнутой девочкой, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы найти с ней общий язык.

К тому времени Верании исполнилось четыре года, а Серхио — мы называли его Чеко — три. Таким образом, когда мы переехали в дом на холме Лорето, у нас было семеро детей, включая Октавио. Дом стоял хоть и на холме, но не на главной улице, и к нему приходилось добираться, петляя узкими переулками. Дом внезапно появлялся из-за длинного забора, вдоль которого приходилось долго идти. За забором простирался обширный сад, в глубине которого прятался трехэтажный дом. В доме имелся внутренний дворик-патио, а также четырнадцать спален и несколько залов для приемов. Не хочу даже вспоминать, как я набегалась, прежде чем обставила его мебелью.

Я как раз развешивала по стенам последние картины, когда вдруг раздался стук в дверь. За ней стояли двести рабочих из профсоюза, пришедшие засвидетельствовать свое почтение. Когда-то все они были крестьянами из Мариачиса, а теперь Хайс вместе с группой испанцев, производителей тканей, взял их на работу. Мне пришлось в спешке организовывать праздник. Я должна была нанять официантов и лакеев, которых помощники Андреса тут же проводили на кухню. Уже к завтраку все было готово для банкета. По всему саду расставили столы, и за какие-то две недели из скромной матери двух малышей я превратилась в хозяйку большого дома с четырьмя десятками слуг, устраивающую ежедневные званые обеды то на пятьдесят, то на триста персон.

Детей пришлось поручить заботам нянь, и я теперь их видела лишь мельком, во время кратких перерывов между приемами. К счастью, к нам переехала моя сестра Барбара, которая очень скоро превратилась в моего личного секретаря.

В этом году законодательная палата Пуэблы дала женщинам право голоса — это событие обрадовало одну лишь Кармен Сердан [6], да еще четырех учительниц. Тем не менее, в каждом своем публичном выступлении Андрес непременно упоминал о важности роли женщины в политической и революционной борьбе.

Его выступление в Чолуле началось с того, что к нему подошли несколько женщин и спросили, какой вклад они лично могут внести в дело революции, на что он ответил — естественно, словами мудрого генерала Агирре — что мексиканские женщины должны объединиться и сообща отстаивать свои права работниц и крестьянок, требовать равенства в супружеских отношениях, и так далее. С этой минуты я больше не верила ни единому его слову. А вдобавок спустя лишь три дня после столь пламенной речи о правах рабочих и крестьян он уже выпивал вместе с Хайсом, празднуя подписание указа о возвращении угодий, экспроприированных законом о национализации. Во время его очередного выступления на арене для боя быков люди были так возмущены его враньем, что устроили поджог. Многие получили увечья. Из всей прессы об этом инциденте упомянула лишь газета Хуана Сориано.