Возраст не помеха - [34]

Иногда Кики подходила ночью к штурвалу и просила пить. По ее мяуканью я всегда знал, что ей что-то нужно. Полакав воды, она отправлялась с Авси на подветренную сторону плота — может, море выбросило летучих рыб. Мешкать кошкам нельзя было — перекатывавшиеся через борт волны смывали их добычу обратно в море.

То, что несколько дней я не имел свежей пищи, давало себя знать, и утром я взял три больших дольки чеснока, мелко-мелко порубил их и бросил в кастрюлю, где уже кипела вода с молоком. Через десять минут я снял кастрюлю с огня и выпил ее содержимое. До полудня я больше ничего не ел. Чеснока у меня было достаточно — Тэдди купила на рынке в Лиме целый фунт, к вящему удивлению торговки. Приняв Тэдди за американскую туристку, та спросила: "А что, в Штатах нет чеснока?"

Вчера вечером я все ждал, что ветер стихнет, и не спускал грот. Наконец ветер успокоился, и я уже начинал надеяться, что смогу отдохнуть, как вдруг из мрака налетел новый шквал, вмиг взбаламутивший море. Я сразу понял, что дело плохо и надо немедленно спустить грот. Несколько раз парус цеплялся за мачту, и мне пришлось карабкаться наверх и отцеплять его. Когда парус упал наконец вниз, его бесформенная масса закрыла всю палубу. Он мог зацепиться за что-нибудь, за шверты, например, и превратиться в клочья. Полчаса я трудился в поте лица своего, пока не собрал и не закрепил парус. Когда палуба очистилась и я снова стал на корму, я вспомнил, как Пэдди, наш запевала с четырехмачтового барка "Бермуда", говаривал, спустившись на палубу с рей, где он провел много часов: "Сейчас, видит бог, свистнуть бы старику нас на корму и дать бы каждому по стаканчику грога, но наш ублюдок и не подумает". Вот и мне сейчас надо было подкрепиться: внутри я ощущал пустоту, ноги дрожали. Я открыл банку с бобами и уничтожил их: ночь далеко не кончилась, а если распогодится, мне еще придется ставить грот.

Ел я по-прежнему с аппетитом. Думаю, дело здесь не только в том, что я много работал и мало спал. Моему организму не хватало калорийной пищи, к которой он привык. Правда, энергия моя от этого не уменьшалась, я, по сути дела, даже никогда не уставал по-настоящему, и разум мой сохранял свою ясность, но иногда я чувствовал, что слабею.

Уже несколько вечеров я замечал, что из глубины моря на поверхность подымаются какие-то фосфоресцирующие пятна, и решил, что это скопления крохотных живых существ, а именно креветок: отдельные особи я находил по утрам на палубе. Если верить карте, глубина океана достигала здесь примерно четырнадцати тысяч футов.

Утро выдалось прекрасное, дул ровный и сильный пассат. Он пригнал с горизонта тучи, они пытались удержаться на одном месте и воздвигнуть в воздухе замки, но ветер безжалостно заставлял их двигаться дальше. С начала моего плавания хороших дней было мало. В основном штормило.

Запись в вахтенном журнале 30 августа 1963 года

2°40' южной широты

125°05' западной долготы

Курс вест-тень-зюйд

Я между Маркизскими и Галапагосскими островами. Здесь на протяжении трех тысяч миль нет ни клочка суши. Если бы весь мой маршрут до Сиднея был свободен от рифов и островов! Особенно поблизости от Сиднея, если только, конечно, я туда попаду — с рулями или без них.

К юго-востоку от меня на небе собрались грозные тучи, но над головой сияли звезды. Я сидел у компаса и играл на губной гармонике. Пока что я научился более или менее сносно исполнять четыре или пять мелодий, и они помогали мне коротать время. Лучше всего мне удавался, а может, просто больше всего нравился мотив старинной английской песни "Домой, через океан". Слова к ней я сочинил сам.

Мне виделись сквозь туман и пургу

Далеких стран чудеса

И как я с марса громко кричу:

"Эгей, подымай паруса!"

На запад, на запад, на запад, вперед,

Где солнце спускается в море,

На запад, на запад стремится мой плот,

С упрямыми волнами споря.

Привет вам, стоящие на берегу!

Бродяга, щетиной обросший,

Я мыс Сиднея на днях обогну

И якорь в Австралии брошу.

Устав играть, я принялся петь. А вокруг меня падали летучие рыбы, с глухим стуком ударяясь о крышу каюты. Плот качался, трясся и грохотал. И так семь или восемь месяцев подряд, а то и больше! Говорят, что шум в больших городах действует на нервы, подрывает наше здоровье и даже иногда доводит до безумия... Так ли это, можно было бы проверить на моем плоту. Вслушиваясь в звуки, издаваемые им при различной погоде, я пришел к выводу, что они включают все оттенки негармоничных, невыносимых, сводящих с ума и даже смертоносных шумов. Иногда они наводили страх даже на Кики и Авси — кошки в ужасе начинали метаться по плоту.

Небо почти безоблачное, ярко светит солнце. Волна довольно высокая, со значительным накатом. С гребня вала плот соскальзывает во впадину между волнами, которая представляется мне долиной протяженностью не меньше мили. Я ясно различаю глубоко под водой тела акул, они кажутся мне коричневыми, а на самом деле серые. Обычно акулы держатся в двадцати — пятидесяти ярдах от плота и избегают приближаться. Даже не видя хищников, я ощущаю, что они поблизости, и в конце концов нахожу их глазами. Неторопливыми легкими движениями они рассекают волны, почти не меняя скорости, в нескольких футах от поверхности воды и изредка высовывают наружу спинной плавник.