— Нелегко поверить тебе, Давид, — сказала она, еще колеблясь. — Но я верю, раз ты плачешь. Теперь я верю тебе.
Словно в доказательство своих слов, она села на пол у его ног и уткнулась головой в его колени.
Она сидела так с минуту неподвижно и тоже начала всхлипывать.
Он вздрогнул:
— Ты тоже плачешь?
— Я не могу не плакать. Не смогу стать счастливой, покуда не выплачу все свое горе.
И в этот момент Давид Хольм снова ощутил на лбу легкий холодок. Слезы перестали литься по его лицу, и оно осветилось таинственной смутной улыбкой.
Он исполнил первое, что ему было предназначено этой ночью. Ему осталось помочь ребенку, которого любил его брат. Ему осталось показать таким людям, как сестра Мария, что сестра Эдит не ошибалась, подарив ему свою любовь. Ему осталось поднять из руин свой очаг. Ему осталось передать людям завет возницы. Когда же он все это исполнит, то сможет отправиться к ней, к любимой, желанной.
Он чувствовал себя бесконечно старым. Он стал терпеливым и покорным, как старики. Он не смел ни надеяться, ни желать, а лишь, сжимая руки, шептал новогоднюю молитву возницы:
— О Господи, дай душе моей созреть, прежде чем настанет час жатвы!
