Вознесение черной орхидеи - [134]

- Сейчас я отнесу тебя в твою комнату, - нежность сглажена официальным тоном вернувшегося хозяина. – Через тридцать минут жду тебя здесь.

Прижимаюсь к его плечу, обхватив ладонями, с трудом подавляя желание потереться об изгиб развитой дельты, подобно кошечке.

- Юля, - я уже на ногах перед дверью, предположительно, в эту самую комнату, забираю нетяжелую сумку, которую захватила с собой. В ушах еще звенит от недавнего эротического потрясения. Я смущена и спокойна одновременно, с трудом прячу довольную улыбку и, кажется, вновь боюсь смотреть в его глаза.

- Что?

- Минимум одежды. У тебя полчаса! Мы не закончили.

Глава 19

Что чувствовала Китнисс Эвердин в свой первый выход на арену плацдарма Голодных игр?

Так ли уверена была в своих силах легендарная Настя Лисовская, более известная как Хюррем, она же – Роксолана, замирая в отчаянной решимости перед резными дверями личных покоев султана в свой первый раз?

Понимала ли исход своего отчаянного визита в лагерь союзников бывшего супруга Елена Троянская в попытке остановить войну, наивно думая, что всему виной ее красота, даже не задумываясь о хитросплетениях политической стратегии?

Теперь я это знаю как никто. Могу по шагам, по стежкам воспроизвести маршрут дрожи волнения-обреченности-предвкушения, измерить внутренним радаром длину и энергетику особых волн беспокойного ожидания, у которого впервые в жизни был вкус изысканного психического деликатеса. Еще не утихли судороги первого потрясающего оргазма со штрих-кодом нового Мастера, расписавшегося на моем теле своим непревзойденным росчерком полноправного обладателя, как щемящее чувство нового ожидания зажгло кровь яркими, слепящими искрами. Эти искры живого огня не смогла погасить даже шоковая терапия контрастного душа, кожа горела и пульсировала под моими ладонями, и душистая пена крем-геля для душа казалась лаской, сравнимой по интенсивности со скользящими поглаживаниями шелка или невесомым касанием страусиного пера поверх гиперчувствительных зон. Такое со мной точно было впервые. Обычно после оргазма возвращалась ясность мысли, все опасения и неоднозначность положения, и этого было достаточно, чтобы решения принимал мозг, а не то, что между дрожащих ножек. Но в этот раз все было абсолютно по-другому!

Нет, я не утратила рассудок от смелых ласк этого необыкновенного мужчины, не уплыл инстинкт самосохранения в сабспейс, прихватив с собой тревогу вкупе с опасениями дальнейших действий, но вместе с тем я не могла не оценить потрясающую тактику поэтапного расслабления, через которое он так легко, словно играючи, провел меня – по самой острой грани, но так, что я умудрилась не упасть и не пораниться. Если бы этого не случилось, я бы сейчас строила баррикаду у двери и мечтала как раз о квадроцикле с банальным отдыхом на природе. Острая разрядка уничтожила самое главное – бесконтрольный ужас, а тревога и волнение на этом фоне казались даже не препятствиями, а каким-то запретным допингом. Он щекотал нервы жизнетворящим адреналином, и именно он заставлял меня вглядываться в собственное отражение в слегка запотевшем стекле ванной комнаты, фиксируя, как в фотосъемке, самые удачные ракурсы-повороты тела, наслаждаясь давлением собственных ладоней, которые растирали по коже крем с эффектом легкого мерцания. Я не задумывалась о том, что хочу ему понравиться, я просто это делала… Может, отчасти оттягивала время перед прыжком в новую бездну, зная наперед, что ничего ужасного и страшного меня там не ждет, скорее, наоборот, – просто неизвестность по инерции удерживала от опрометчивого шага. Испытание на прочность и возможность выбора, который никто больше у меня не отнимет. Может, одного этого было достаточно, чтобы я решительно провела щеткой по мягким кудрям, нанесла легкий росчерк консилера, а затем натуральных румян … Больше ничего. Наверное, я хорошо запомнила, как течет макияж с первыми слезами бессилия, когда понимаешь, что ничего не можешь противопоставить абсолютной силе. Таких слез не могла выбить даже физическая боль…

Я не знала, придется ли мне плакать сегодня, но, заведомо допуская эту вероятность, стремилась выдержать эстетику образа на все сто. Подсознательно жаждала абсолютного погружения в омут нового подчиняющего диктата, до критической отметки, когда уже не до мыслей о том, как ты прогнула спину, и с какой грацией опустилась на колени. Можно было настроить себя на сверхзвуковой скачок с отключением эмоций, но впервые я хотела прочувствовать все воздействия до последнего слова и жеста, до малейшей ответной вибрации раскрывающейся навстречу сущности, и не упустить при этом ничего.

Разве так все было с Димой? И близко нет. С ним я закрывалась всеми возможными способами, призывая на помощь самообладание и пофигизм, что-то отсекая, но что-то пропуская намного глубже, поскольку мой защитный кокон не был идеальным, а безжалостный партнер того безумия в совершенстве владел приемами пресечения даже ментального сопротивления.

Александр не давил, хотя, если сравнивать с моим прошлым опытом - пик его власти был наивысшим, неоспоримым, абсолютным. Попытаться противостоять такой харизме альфа-Дома мог только камикадзе с тремя извилинами. Я совсем не боялась, прежде всего, потому, что этот мужчина понимал твердое «нет», как и страх первых сессий, особенно в контексте того, что мне довелось пережить. Смысл был воевать за свое право на свободу, если можно было просто это произнести? Из этого обволакивающего единения-слияния рождалось Абсолютное Доверие. Медленное, но уверенное, решительное, не сдающие своих позиций ни на миг, не толкавшее, нет, бережно уложившее меня в объятия его сильных рук и бесценного купола абсолютной защиты. Ни с кем я не ощущала себя в такой потрясающей безопасности… И ни с кем не находила такой острый кайф в танце по заточенным лезвиям, которые одним усилием его взгляда стали для меня безопасными.