Возмутители глубин - [35]

Нас встречал командир дивизии, контр-адмирал Г. Шабалин. Он был, как никогда, решителен и суров: «Немедленно принимайте запасы и снова в море».

Несмотря на неисправность одного из реакторов, К-219 через пять суток под командованием капитана 1-го ранга А Стрельцова снова ушла на боевую службу. Правда, на сей раз недалеко — в район острова Малый Олений. Но именно так начались ответные меры, тот беспримерный трехлетний подводный конвейер, который завертелся с того дня, вынося баллистические ракеты к берегам США до рубежа подлетного времени в 5–6 минут. И если к виску Кремля был приставлен американский кольт, то к виску Белого дома был приставлен теперь и советский револьвер…

По печальному знамению судьбы атомарина К-219, открывшая новую подводную эпопею, ее же и закончила своей гибелью в 1986 году…

* * *

Для Николая Малова этот крутой виток холодной войны в океане стал главным делом его морской жизни. А началась она в Кёнигсберге 16 сентября 1946 года, когда в семье офицера-фронтовика, штурмовавшего прусскую твердыню всего лишь год назад, родился первенец, которому дали имя главного покровителя моряков и рыбаков — святителя Николая. Впрочем, тогда никто не мог предугадать, кем станет мальчуган. Это стало ясно лишь тогда, когда семья Маловых волею служебного назначения переехала с берегов Балтики на берега Желтого моря — в Порт-Артур.

— Наш дом находился в старой гавани, и такие знакомые многим лишь по романам и фильмам названия, как Электрический Утес или Золотая Гора, были для нас, мальчишек, обыденными понятиями. Недалеко от дома размещался пост матросов во главе с мичманом, еще дальше стояла зенитная батарея, где нам, мальчишкам всегда были рады. У батарейцев всегда можно было пообедать, посмотреть кинофильм… Но больше всего мы пропадали в порту, где стояли боевые корабли — эсминцы, сторожевики, подводные лодки… Они базировались именно там, где полвека назад стояли русские броненосцы — «Ретвизан», «Пересвет», «Севастополь», «Победа»… С той поры мне запал в душу рассказ о гибели эскадренного броненосца «Петропавловск», подорвавшегося на минах на внешнем рейде Порт-Артура. Я знал подробности гибели адмирала Макарова, художника Верещагина, знал и о спасении великого князя Кирилла Владимировича. И, конечно же, совершенно не мог представить, что однажды мне придется принять участие в перезахоронении его останков в Петропавловской крепости да еще по специальному приглашению его потомков! Но такова уж вязь морских судеб.

В Порт-Артуре я пошел в первый класс русской школы, проучился только год, потому что отца перевели в Ленинград Мы поселились на углу 19-й линии Васильевского острова и набережной лейтенанта Шмидта. И снова судьба — в ста шагах от дома находились стены старейшего морского учебного заведения — преемника Морского корпуса — ВММУ имени Фрунзе. Я, конечно, еще был очень мал, чтобы по достоинству оценить такое соседство. Но зато у набережной стояли боевые подводные лодки, на черных рубках которых краснели звезды с цифрами потопленных вражеских транспортов. Разумеется, мы находили лазейки, чтобы проникать на надводные корабли и даже немецкие трофейные суда Так мы с младых ногтей пропитывались духом военного флота, солью морей…

А еще были книги. В десять лет я жадно проглотил роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». Он просто потряс меня, и я по сию пору считаю эту вещь гениальной. Ошеломила и фантастическая «Аэлита»! После этой книги мы, питерские мальчишки, ничуть не сомневались, что жизнь на Марсе есть, и однажды в ясную ночь мы отыскали красноватую точку этой вожделенной планеты на небе Мы так пристально всматривались в нее, что стало казаться, что оттуда и в самом деле нам посылают сигналы. А после книги Всеволожского «Уходим завтра в море» я засобирался в нахимовское училище, благо тогда принимали пацанов после четвертого класса Я поднажал на все предметы и хорошо закончил год, но тут вмешались воистину роковые обстоятельства — отца снова перевели к новому месту службы, на сей раз в штаб Закавказского военного округа Как назло, тбилисское нахимовское училище к тому времени закрылось, о чем я горько сожалел, ни сном ни духом не ведая, что пройдет много лет и я все-таки приду в нахимовское училище в качестве… его начальника! Такие вот круги выписывает порой судьба

В Тбилиси я окончил школу с золотой медалью и, конечно же, отправился поступать в самое главное, в самое престижное военно-морское училище — имени Фрунзе Тогда, в начале шестидесятых годов военных людей не очень-то жаловали. После хрущевских сокращений бытовало мнение, что вместо командных училищ надо поступать в инженерные, благо не пропадешь на гражданке, если грянут новые сокращения. Именно так мне и посоветовал один из членов приемной комиссии, увидев в моем аттестате одни пятерки. Но я все же выбрал штурманский факультет и никогда о том не пожалел.

Уже на втором курсе стало ясно, что нас готовят к службе на подводных лодках, да притом атомных: упор делался на современные навигационные комплексы и многообразные приборы. Мы знали, что в состав ВМФ СССР одна за другой вводились ракетные подводные лодки, а точность стрельбы баллистическими ракетами зависела прежде всего от штурманского определения места старта. Говорили так: «Стреляет ракетчик, а попадает штурман». Поэтому гранит «навигацких наук» мы грызли более чем добросовестно. Да и учили нас опытнейшие мастера штурманского дела. Начальник училища, вице-адмирал Александр Герасимович Ванифатьев прививал «фрунзакам» отменные командирские качества. Мы учились не только вести прокладку, но и быть командирами кораблей. А это особая наука из отсеков. Но зачеты на допуск к самостоятельному управлению боевым постом все семеро сдали в срок. Это был мощный корабль с 16 баллистическими ракетами и современными торпедами, он был оснащен новейшей по тому времени электроникой. Мы гордились, что этот ракетно-ядерный исполин доверен нашим рукам… Гордились и тем, что нашу 19-ю дивизию возглавил опытнейший подводник, Герой Советского Союза контр-адмирал Владимир Чернавин. Именно ему было суждено принять Военно-морской флот СССР от адмирала флота Советского Союза Георгия Горшкова.