Возмездие теленгера - [81]

– А?.. Что?.. – От его слов у Кости перехватило дыхание. Он не сразу понял, что Захар Савельевич обращается к нему. – Да, я помню, в книжном шкафу стояли фотографии папы и мамы. Я увижу их?

– Конечно, – пообещал Дядин. – Возьмешь себе на память. А квартиру найдешь?

– Найду, – уверенно пообещал Костя.

– Молодец! – похвалил его Дядин.

– Тогда поехали быстрее, – засуетился Костя. – Где дорога-то?

– Должна быть рядом, – сказал Дядин, – если только там… – Он запнулся на полуслове и показал пальцем на восток: – О-о-о! – И поднял палец. – Слышали?

– Нет, – испугался Телепень непонятно чего, – ничего не слышим…

Костя промолчал, но не потому что не слышал, а потому что не поверил своим ушам. Телепень, который отличался тонким слухом, с недоверием посмотрел на него: шутишь что ли?

– Точно не слышали? – нетерпеливо спросил Дядин и вопросительно оглянулся на Костю, словно тот просто обязан был услышать то, что никто, кроме Дядина, не слышал.

– Я слышал, – храбро сказал Чебот.

– Что именно? – посмотрел на него своими холодными глазами Дядин, и заметно было, что мнение Чебота его не интересует и что он терпит Чебота и Телепня лишь потому, что они Костины друзья.

– Музыка играла… – стушевался под его острым взглядом Чебот.

– Молодец, – равнодушно похвалил его Дядин. – Правильно, пела Бритни Спирс, «He About To Lose Me».

– Чего-чего?.. – растерянно спросил Чебот.

– Это с английского, – объяснил Дядин, направляясь к «росомахе». – «Он собирается бросить меня» – примерно так по-русски, если я времена не перепутал.

– Красиво, – мечтательно произнес Чебот и двинул вслед за ним, как щенок за соской.

Авторитет ничем не убьешь, подумал Костя, авторитет хуже власти.

– Ничего красивого, – криво усмехнулся Дядин, – собачий язык, все наоборот, не так, как у нас: «да», «нет», третье, как у нас «может быть», отсутствует напрочь. Не понимаю, как они общаются?

– Ну да… ну да… – согласился Чебот, хотя, конечно же, ничего не понял.

В этот раз Костя тоже услышал слабые звуки музыки. Мелодия была сродни звукам ветра, и поэтому он не выделял ее из общего шума, но теперь она показалась ему страшно знакомой не только потому, что он слышал ее в деревенском клубе в те редкие вечера, когда Рябой, расщедрившись, выдавал с барского плеча ведро бензина для электростанции, а потому, что мелодия была из его короткого, но счастливого детства. Она словно всплыла из закоулков памяти и стала крутиться в голове – да так явственно, что Костя очнулся только после того, как его окликнули в третий раз:

– Ты идешь, или нет?! – Квадратный, как шкаф, Телепень нетерпеливо махал ему рукой.

– Иду! – Он поспешил сесть в «росомаху» рядом с Захаром Савельевичем.

Память услужливо заработала с удвоенной скоростью. Всплыли лица матери и отца, словно он увидел их наяву. А еще он увидел реку, песчаный берег, крепость, много людей; и конечно, там звучала эта музыка. Она играла на пляже, и мать сказала: «Ешь свое мороженое и пойдем!» Точно, она так и сказала, вспомнил он: «Ешь мороженое…» Я отчетливо помню его вкус. Это был пломбир с клубничным наполнителем. А еще мы пошли по деревянным мостам и там, дальше, где начинались деревья, нас ждала машина, только не помню, какого цвета.

– Захар Савельевич, – неуверенно сказал он, – я вспомнил…

– Опа! – обрадовался Дядин. – Молодец! Значит, мы на верном пути. Что ты еще вспомнил?

– Я вспомнил… я вспомни эту мелодию!

– Точно, она из твоего времени, – обрадовался Дядин и вдруг хищно и нехорошо оскалился.

Оказалось, что он так смеется – почти по-волчьи. Костя замолчал, подумав, что это было здорово сказано: «Из твоего времени», словно время может быть чьим-то или ничьим, а потом стало только твоим. От этой мысли на сердце сделалось теплее, должно быть, еще и оттого, что он нежданно-негаданно вернулся домой. Это же не будет предательством ни по отношению к Ксении Даниловне, ни к Семену Тимофеевичу, ни тем более к Верке Пантюхиной, подумал он. Я только гляну одним глазом и вернуть в Теленгеш. Только погляжу и вернусь. Надоело мне здесь.

– А еще там… в моем времени… – сказал он не очень уверенно и замолчал, не договорив, боясь, что его засмеют прежде всего свои же, но Чебот с Телепнем, развесив уши, слушали его очень серьезно и не думали смеяться. Наверное, они наконец поняли, что значит жить в большом, просто огромном городе, в котором не видно ни конца ни края.

– Ну?! – нетерпеливо подтолкнул его Дядин.

– А еще там была крепость с башенками и древними пушками… – добавил Костя, боясь, что крепость и башенки – плод его ложной памяти.

– Точно! – обрадовался Дядин и хлопнул себя по коленкам. – Петропавловской называется! Есть такая крепость в городе, а перед ней песок. Значит, тебя в детстве водили на пляж и кормили мороженым.

– Кормили… – признался Костя с таким вожделением, что Чебот и Телепень невольно сглотнули слюну и поняли, что не один Дрюндель пробовал изысканные яства.

Вот тогда-то они и позавидовали Косте и подумали, что мороженое вкуснее и притягательнее любого сгущенного молока, которым их потчевал Дрюндель.

Костя только не рассказал, что лазал по этим самым древним пушкам и, казалось, до сих пор помнит на них все трещины и выбоины. «Об это никому знать не обязательно, – почему-то с неприязнью и к Чеботу, и к Телепню, и к Захару Савельевичу, подумал он. – Это только мое, из моего детства, из моего личного времени, и я никому ничего не желаю рассказывать».