Возмездие теленгера - [24]

– Иначе, – спокойно и веско сказал Рябой, – иначе, когда они вернутся с подмогой, нам несдобровать. Кто пойдет?

– Я пойду! – неожиданно для самого себя крикнул Костя и, оглянувшись на Верку, прочел в ее глазах восхищение и полное одобрение, а еще то, особенное, что бывает раз в жизни, – обещание ждать до самой смерти.

– И я хочу! – Из толпы неуклюже, как медведь, вылез Телепень, кутаясь в свою черную телогрейку, и опустил глаза, боясь, что атаман выберет не его, а предпочтет, например, Скела или Мелкого Беса.

Вид у него был, как у нашкодившего кота, который обожрался сметаны.

– И я…

– И я…

Вслед за ним несмело шагнули Скел и Мелкий Бес и тоже опустили глаза в землю. Это был их единственный шанс смыть с себя позор.

В течение поминок Костя их так ни разу и не видел. Должно быть, прятались подальше от греха, хоронились по огородам, ждали удобного случая, чтобы повиниться перед народом.

– Ну что, Константин Семенович, – весело сказал Рябой, – выбирай, кого возьмешь. – И с хитрецой посмотрел на Костю и на народ, столпившийся вокруг: мол, пусть сам решит, кого казнить, кого миловать.

– Я?.. – растерялся Костя, и Верка сжала его руку, а потом подтолкнула, словно благословляя на подвиг.

– Ты, ты, – усмехнулся атаман, – кто же еще? Больше у нас в деревне Константинов Семеновичей нет.

– Хорошо, – сказал Костя и вышел вперед, положив руку на желтую кобуру. – Беру всех!

Толпа помолчала, переваривая услышанное, а потом зашумела, как водопад на Зыби.

– Вот это дело! Вот это молодец! Это по-нашему! По-теленгерски! Пущай отмоются, а там поглядим!

– Может, забудем позор-то!

– По справедливости!

– Молодец, Костя!

– Отлично! – скомандовал Рябой, подняв в руку, чтобы смолкли крики. – А этих надо убить, иначе нашей деревне не существовать!

– Сделаем, Кондратий Александрович! – пообещал Костя и очень был уверен в своих словах.

– С Богом, дети мои! – визгливо благословил их отец Валериан Федорович, как всегда пьяный и веселый.

* * *

Через полчаса они уже трусили вдоль следа, хорошо заметного на песчаной почве – четкие отпечатки рифленых подошв армейских берцев. В лесу же дело пошло хуже, хотя было ясно, что беглецов двое и что они держат путь вдоль реки Парашки. Двигались они как-то странно, не маскируя свой путь, иногда словно нарочно ступая в грязь, чтобы оставить четкий отпечаток. Да и шли медленно, с частыми остановками. Правда, вначале бежали, а потом сдохли, как рыба на песке.

– Дыхалки не хватило, – со знанием дела заметил Чебот. – Сейчас нагоним. – И словно в подтверждение, коснулся «плазматрона». – Атаман, куда они денутся?!

– А это что?

– Кровь, – уверенно сказал Чебот, разглядывая красное пятно на сосновых иголках.

– Отчего бы? – удивился Костя. – Хм… они же мертвяки?..

Собственно, и это замечание не укладывалось в рамки логики: с одной стороны, кровь из убитых давно вытекла, а с другой – вроде как снова появилась. Было чему удивиться.

– Кайманы, однако, – многозначительно заметил Чебот.

Костя соскочил с лошади. Не вызывало сомнения, что кровь была свежей. У него складывалось впечатление, что беглецы не маскируются не потому, что не боятся, а потому, что не могут, словно их действия похожи на поведение безумного каймана, убитого в деревне. Да и передвигаться они стали быстрее.

Преследователи сгрудились, во все глаза разглядывая пятно крови. Костя давно уже ожидал, что горе-войско вот-вот задаст стрекача – слишком встревоженными они выглядели, хотя было ясно, что у беглецов и оружия-то нет. А дело заключалось в том, что всех настращал и разжег в них слепое суеверие вначале Рябой, который принялся рассказывать всякие чудеса о людях-кайманах, а потом – дед Арсений, когда-то воевавший против них. Он-то, собственно, и подтвердил неясную тревогу Кости. Оказалось, что каймана убить крайне сложно, что его надо или сжечь дотла, или голову с плеч долой, да так, чтобы она отлетела метров на сто.

– А то, бают, что они голову находят и на место прикладывают, а в остальном обычные люди… – вспоминал дед Арсений и крестился, суеверно оглядываясь на маковки церкви.

И все тоже крестились и кланялись в сторону церкви, будто только она могла защитить и отвести страшные напасти.

– Что же ты раньше молчал? – с укором спросил Рябой, словно осознав свою тактическую ошибку: надо было вначале народ расспросить и выведать у него, кто такие эти самые мертвяки, а только потом закатывать поминки.

– Так начальству ж виднее… – сконфузился дед Арсений. – Кто ж знал, что это кайманы? Я уже стал забывать, какие они, супостаты. Эти… как их?.. Мутанты, одним словом. Нам капитан Давыдов так и говорил: «Мутанты это, ребята. Жалости к ним не испытывайте, иначе хуже будет».

Все, кто его слушал, тихонько ахнули. Бабы принялись было голосить, но на них цыкнули.

– Вот поэтому и проиграли, эхе-хе… – сокрушенно произнес Рябой. – Воюй теперь с ними. Сколько народа положили.

– То-то и оно, – согласился дед Арсений. – Куда ж деваться? Теперь нам только партизанить и осталось.

Должно быть, в тот момент горе-войско и пожалело, что ввязалось в авантюру. Как бы хуже не стало, должно быть, прикидывали они и ехали молча, словно на казнь тащились. Теперь каждый из них думал: «Лучше бы я промолчал, отсиделся бы в деревне, а на День Святой Троицы, глядишь, деревня уже забыла бы наши прегрешения и мы бы, как прежде, с девками ходили в клуб на танцы». И неприязненно поглядывали на самоуверенную спину Приемыша, который сидел в седле, как влитой, и покачивался себе, знать не зная об их тревожных сомнениях. Железный он, думали они со злостью, такого соплей не перешибешь! Недаром его Рябой выбрал.